Недоработано и сыро, но как могу...вот вам продолжение. Сопли в основном. Вот.Простите все эти мыльные ходы со всякими бесплодиями и лунатизмами. И сентиментальное поведение героев, особенно Ниобе, тоже.

Глава 2. Безразличие
Она молчала, когда корабль прилетел в Зион. Молчала, когда к ней обращались с утешениями, вопросами. Молчала, когда вернулась в блок, когда к ней приходили доктора. Молчала, когда священник читал молитву на кладбище, и когда огонь взметнулся вокруг гроба с телом Нео. Люди вокруг плакали, а у нее внутри бушевало пламя. Тот самый огонь, что сжигал его тело, выжигал изнутри ее душу. Тринити отстраненно смотрела на лица стоящих вокруг людей, словно на экран кино. Много знакомых и незнакомых, почти все плачут. Она безучастно оглядывала стоявших близко к ней. Локк смотрел в землю, обнимая плечи Ниобе, по лицу которой катились слезы, и она не пыталась их остановить. Призрак прятал глаза, они тоже блестели. Поппер рыдал взахлеб, по-детски, закрыв лицо руками. Морфеус тыльной стороны ладони то и дело смахивал слезы, наворачивающиеся вновь, стоило ему только взглянуть на огонь или на неподвижную Тринити.
А у нее даже глаза были сухие. Сухие и совершенно ничего не выражающие. Только отблески погребального костра плясали в них, как в зеркале.
Время шло. Она ничего не чувствовала. По привычке вставала утром, принимала душ, чистила зубы, завтракала – все это автоматически, не продумывая. Если на кухне не было еды, она уходила обратно, так ничего и не поев. Большую часть суток проводила, лежа на кровати, уставясь в одну точку на потолке. Один раз, резко встав, она больно ударилась об круглый свод и разбила лоб до крови. Но не вскрикнула, не издала ни звука, не сказала об этом. В другой раз уронила себе на ногу нож, он воткнулся глубоко в стопу, а она снова молчала. У нее развился вдруг лунатизм – ночью ее тупая боль превращалась в беспокойство. И что-то звало ее за собой, как тогда, когда она наткнулась на корабле труп Нео, и она начинала ходить по комнатам в тревожной полудреме. Один раз, бродя по блоку в темноте, она чуть не выпала из окна. А еще начались припадки удушья. Она просыпалась, и в темноте, ей вдруг становилось нестерпимо больно и страшно. Но она не могла ни крикнуть, не заплакать, ни пошевелиться, только задыхалась, и ее взгляд выражал жуткие мучения. Сенсорная полосочка на шее, с виду напоминающая жутко неуместную в сочетании со старым свитером бархотку, реагировала на изменения ритма ее дыхания и издавала жуткий пронзительный писк. В такие ночи Морфеус, лихорадочно наполняя вновь и вновь шприц раствором, и шепотом умоляя Тринити потерпеть, снова и снова втыкал иглу в ее руку ниже локтевого шунта – в шунт попадать было бы слишком долго, она могла бы задохнуться раньше – а потом силой разжимал ее сведенные судорогой челюсти и заставлял ее выпить лекарство, и через пару минут ей становилось полегче, злобная змея боли внутри сворачивалась клубком и засыпала, чтобы через пару суток снова проснуться и терзать ее. Засыпала, провалилась в сон без сновидений и сама Тринити, обессиленная и опустошенная. Морфеус гасил свет и сидел у ее кровати до утра, время от времени прижимая к ее лбу пластинку термометра, стирая кровь с исколотых до синяков рук…Тринити иногда видела все это, когда ненадолго просыпалась, но ей было совершенно наплевать. Все было неважно, и все зря. Иногда она надеялась, что он не успеет ей помочь и она все-таки задохнется. Хотя..и это тоже было неважно. Жизнь и смерть самой Тринити, так же как и людей вокруг, не имели никакого, совершенно никакого теперь значения. И никакого смысла. Смысл жизни ушел, исчез вместе с Нео.
Все время приходили разные люди, сочувствовали, спрашивали, утешали – все это было бесполезно. Тринити смотрела сквозь них в никуда. Она всех узнавала, знала, зачем они приходят, запоминала, что они говорили, но совершенно не понимала, какой в этом всем смысл. Все было для нее неважно. Слова пожилого врача-хирурга, приходившего, пока не зажили полностью все ее раны, тоже не дошли до ее сознания. В тот последний вечер, когда пришел в последний раз, они с Морфеусом долго что-то обсуждали на латыни, и под конец пожилой доктор сказал: «К сожалению, с этим ничего не поделать. Слишком большие повреждения, она будет бесплодна – и, уже закрывая дверь, добавил – «хотя в данном случае это, увы, уже неважно. Вы же видите сами, что она невменяема, и я не вижу перспектив к улучшению» Тринити запомнила все это, но не придала значения.
Морфеус пытался разговаривать с ней вечерами – и ласково, и резко, по-всякому, чтобы только спровоцировать ее хоть на какой-нибудь ответ, но ничего не помогало. Трин слушала и молчала. Только один раз она среагировала на его вопрос.
- Скажи мне, как тебе помочь, Тринити? – спросил он как-то, и у нее что-то сработало в голове и слегка дрогнули в намеке на улыбку уголки губ, и она поднесла к виску указательный и средний пальцы, изображая пистолет: «Добей меня»
Он понял ее немую просьбу, но покачал головой, сжимая ее холодные ладони:
- Нео очень хотел, чтобы ты жила. Ты должна жить, Тринити. Я знаю, что тебе больно, но ты должна. Понимаешь?
Нет. Она не понимала. Не хотела понимать. Ничего. И не поддавалась на провокации.
Женщина – психиатр, приходившая раза два в неделю, все больше и больше настаивала на перемещении Тринити в больницу. Говорила об ответсвенности, о должных условиях. Но добилась только того, что в один прекрасный день ей просто не открыли двери. Ее посещения все равно не приносили толку – все, что она говорила, сводилось к констатации безнадежности случая Тринити. Впрочем, она была не одинока в этом мнении.
- Вам-то и не понимать таких вещей... - устало говорил седой профессор, главный врач Зионской больницы, зашедший тем же вечером. Тринити никак не реагировала ни на него, ни на разговаривающего с ним Морфеуса, ни на Призрака, который тем временем следил за ее лицом, помешивая раствор в колбе.
- Она права. Мы там обеспечим ей должный уход
- Вы не поможете. Это неизвестный синдром. Нет известных методов борьбы. И у вас много раненых. А ей нужно, чтобы кто-то постоянно следил за ней, особенно по ночам.
- В психиатрическом отделении есть все условия. Новое оборудование позволит постоянно следить за ее состоянием, опираясь на показания датчиков, и внутривенно вливать лекарство…
- Привязать к кровати и превратить в растение? Нет уж. Не позволю.
- Да она и так почти растение. Посмотрите сами, трезво. Случай безнадежен.
- Нет.
- Да. Вам придется принять это факт. Ей будет лучше в больнице.
- Профессор, я вынужден просить вас уйти. И никогда больше здесь не появляться. И запретить вашему персоналу.
- Хорошо, я уйду – доктор встал с места, обвел глазами комнату, собрал принесенные бумаги – ваше право возиться с ней хоть до конца жизни. Но как же вы не понимаете, что это бесполезно. Вы ничем ей не поможете. Ей нельзя помочь – с этими словами профессор захлопнул за собой дверь. В комнате повисло молчание. Наконец Призрак прокашлялся:
- Что будешь делать? – руки у него дрожали, и он поставил колбу на стол
- То же, что и раньше – Морфеус закрыл дверь за старым доктором и направился к подносу со шприцами
- Не веришь ему? – Призрак вынул из банки ватный тампон, смочил в пахучем спиртовом растворе, присел на коленки перед Тринити, потер локтевой сгиб на ее правой руке, заглянул в глаза.
- Рано – сказал Морфеус - Я не успеваю с раствором. Нет. А ты – разве веришь?
- Я…хочу надеяться. Но я… - Призрак опустил голову, развел руками – уже три месяца прошло, и никаких улучшений, и я не знаю, что это за болезнь и вообще…я чувствую, что бессилен . Это ужасно. Я… - он отвернулся к окну, голос у него сорвался.
- Призрак. Пока есть самый маленький шанс, есть надежда. Шанс есть всегда. У нее не поврежден мозг, это психотравма в чистом виде, но только вот такая глубокая, что я не могу ее никак снять. Это все моя вина, она не должна была видеть…его тело …этот шприц не годится – Морфеус бросил испорченный шприц в корзину и взялся за новый
- Брось. Она бы потом все равно узнала. Не рассказывать же ей всю жизнь сказки – по-прежнему не оборачиваясь, сказал Призрак
- Да, но может это отразилось бы на ней не так тяжело.
- Да нет. Ты же знаешь – Призрак сделал паузу - как она его любила
- Призрак. Тебе тяжело сюда приходить, верно? – Морфеус наконец справился с выбором шприца и, взяв руку Тринити, сделал укол. Кажется, она даже боли не почувствовала – не шелохнулась и не моргнула.
- Нет. Наоборот. Я каждый раз надеюсь, что она ответит на мое приветствие… - Призрак прижал кусочек ваты к выступившей на руке Тринити капельке крови.
- Когда-нибудь она ответит. Это пройдет. Давай не будем верить всяким старым козлам. Да, Трин?
Они вдвоем всмотрелись в ее пустые глаза. Они по-прежнему ничего не выражали. Призрак вздохнул, встал:
- Надо идти. Ждут. Я зайду еще завтра.
- Давай. Спасибо.
- Пока, Тринити – Призрак дотронулся до ее плеча. Она не пошевелилась. Он вздохнул и вышел.
Шло время. Ничего не менялось. Призрак все так же приходил пару раз в неделю – чаще он не мог, у него было много больных в округе, да и его сводный брат был тяжело ранен и нуждался в уходе - и Тринити все так же не отвечала ему. А потом Призрак перестал появляться в их блоке, потому что они с Ниобе улетели в рейс. Необходимости в этом не было, любой другой экипаж мог бы сделать то, что требовалось от Ниобе – собрать черные ящики погибших кораблей и установить новые каналы связи. Но Ниобе собиралась в отставку, и ей хотелось в последний раз подержать в руках штурвал, последний раз войти в матрицу – и Призрак со Спарксом летели с ней. Сама Ниобе тоже иногда заходила к ним – но не очень часто. А в этот раз она пришла попрощаться перед полетом, и попросила оставить их с Тринити наедине, и Морфеус с Локком и Призраком вышли в коридор. Ниобе присела на край кровати Тринити. Сама Тринити сидела, обхватив колени, на одеяле, и опершись спиной о стену, смотрела в одну точку.
- Ну, как ты, Тринити? – спросила Ниобе. Она выглядела несколько другой, чем обычно – умиротворенная и какая-то тихо счастливая– Мне все не верится, что ты ничего не понимаешь. Может, просто не хочешь говорить с нами? А я ухожу, Трин, я больше не хочу быть капитаном. Знаешь почему? Потому что я должна кое-что еще сделать в этой жизни – Ниобе улыбнулась, потом что-то омрачило ее лицо, и она снова с сожалением поглядела на равнодушную Тринити - когда все закончилось, я снова не знала, кто я и с кем я. Но теперь я знаю. Я сделала свой выбор. Снова тот же выбор…. – Ниобе задумалась – я сейчас полетаю последний раз, а когда я вернусь, ты должна стать нормальной. Понятно? – Ниобе посмотрела ей в глаза, вздохнула, грустно улыбнулась и вышла. Заглянул после и Локк, смущенно пожал плечами, не зная, что и сказать, и ушел следом за ней.
- Удачного полета – сказал Морфеус , закрывая за ними дверь
- И тебе удачи – отозвалась Ниобе, задержалась на пороге, потом покачала головой, отвернулась, и тихо вышла.
Морфеус вернулся в комнату к Тринити, присел на ее кровать:
- Тринити, возвращайся – попросил он, обнимая ее и прижимаясь лбом к ее плечу – я больше так не могу. Скажи хоть что-нибудь.
Никакой реакции.
Время шло. Улетали и прилетали корабли, за окнами Зион хоронил своих погибших и лечил своих раненых, рождались и умирали люди…За окном блока «Навуходоносор» кипела жизнь. А внутри – пустые комнаты, и только в одной из них – свет лампы, пара незаправленных кроватей, запах лекарств, кипа медицинских книг на столе и всегда наготове шприцы на тумбочке. И каждый следующий день не лучше и не хуже предыдущего. И полное безразличие ко всему в глазах застывшей на кровати женщины в рваном свитере.
Но и это в конце концов закончилось. Закончилось в тот день, когда вернулся в порт корабль Ниобе. Закончилось быстро, вдруг, в один момент.
А началось все с того, что в один прекрасный день вечером , часов в восемь, в дверь блока «Нах» снова постучался Призрак. Он был не один.С ним пришел Спаркс. Оба не поднимали глаз.
- Пошли– не здороваясь, быстро сказал Призрак – быстрее.

TO BE CONTINUED

__________________
Astere=Easter

Адрес поста | Один пост | Сообщить модератору | IP: Logged