Предпоследняя глава. Две тысячи дней в металлическом шаре на верхней границе атмосферы. Что может случиться с запертыми в ограниченном пространстве мужчиной и женщиной? Все, что угодно. А может, и ничего особенного. В общем и целом, жизнь не сахар. Опасности, трудности и соблазны. Радио-садист, спирт-соблазнитель...да мало ли что подстерегает двух людей на тридцати квадратных метрах.

Ограничение: NC-17, действия сексуального характера (впрочем, больше бесстыдные разговоры), а также ругательства.

Глава 15. 2000 дней

Хронометр на приборной панели щелкнул, число 2000 сменилось числом 2001.
Две тысячи первое утро на станции «Омега», совершавшей тридцать восьмой круговой облет земного шара, начиналось также, как и все предыдущие.
Разве что сегодня Тринити проснулась пораньше. Ей хотелось – именно сегодня – увидеть рассвет, хотя она и видела его уже много раз.
Она сидела в рубке на квадратной тумбе за креслами пилотов, в коротких бельевых шортах и майке, и смотрела сквозь лобовой иллюминатор на небо. Оно было бледным, чистым, только на горизонте бродили клочковатые облачка. Розоватый оттенок рассвета, еще еле уловимый, уже чувствовался в его серо-стальной окраске.
Тринити помнила это небо совсем черным.
Много дней – они считали время по очищенным участкам атмосферы – Тринити и Морфеус жили только тем, чтобы освободить это небо от черных туч, которыми его когда-то затянули другие пилоты. Изо дня в день – ставший привычным список задач - распылить газ, убрать дым, уловить токсины, озонировать….
Теперь небо было чистым. Только единичные кочующие химические облачка тщетно пытались избежать гибели. Главной работой теперь стало насыщение атмосферы кислородом. И операторы «Омеги» с гордостью могли бы сказать о том, что, хотя станция должна была быть на орбите еще полтора года, не хватало уже всего лишь одной десятой процента.
Наградой были те времена, когда тучи перестали закрывать солнце, звезды и землю.
Тогда они много времени проводили у иллюминаторов, особенно поначалу.
Потом привыкли. Люди быстро привыкают к условиям, в которых их предки жили с незапамятных времен.
На «Омеге» не было каюты для отдыха – точнее, задняя часть рубки ею и являлась, и кровати располагались практически там же, в двух метрах за креслами, по обе стороны округлой тумбы. Если ночью показания датчиков выходили за пределы нормы, пилоты обязаны были это услышать.
На станции было все, что полагается любому кораблю – удобства, кухня, медицинский и хозяйственный блоки, двухместное подключение в изолированный станционный симулятор, техническое отделение.
Бессознательно бывшие повстанцы превратили спутник-станцию в подобие боевого корабля.
Все, что поддавалось автоматизации и усовершенствованию, было усовершенствовано, так, чтобы операции можно было совершать максимально быстро и оперативно. Нигде не лежало ничего лишнего, за исключением изодранных свитеров, служивших подстилкой на креслах у пульта и автоматических креслах подключения. Скользкие ковровые дорожки отправились в хозяйственный отсек, обнажив аскетичный ребристый металл и резину пола. Симулятор был один в один перепрограммирован под симулятор «Навуходоносора». Они не сразу стали им пользоваться. Но к концу этого года накопившееся у обоих нервное напряжение, не находящее выхода в однообразной работе, привело к паре небольших ссор, атмосфера на станции стала слегка враждебной, хотя на самом деле они ни за что не хотели друг друга обижать. Тогда и договорились агрессию выплескивать в симуляторе. Тринити после тех небольших стычек долго чувствовала себя виноватой, ее еще мучала совесть за выходку, внушенную программой в Зионе.
- Да брось. Ну, подрались, полаялись – сказал Морфеус, когда она ему призналась в своих угрызениях совести – у некоторых такое каждый день.
Она промолчала в ответ – он был прав. И подключилась в симулятор в первый раз после того, как покинула матрицу.
Тринити поняла, что все-таки ей не хватало виртуальной реальности. Она давала большую уверенность в себе. Правда, это касалось только изолированного симулятора, мир которого был подчинен воле хозяев. Уничтожив пару сотен спрограмированных агентов, Тринити чувствовала, что на душе стало легче. Они с Морфеусом в основном входили в симулятор поодиночке, хотя изредка спарринговали, для развлечения – тренировки им были больше ни к чему. Грузили себе разные полезные и бесполезные знания. Тринити «выучила» все мировые языки, кучу поэзии разных стран. Пыталась сама программировать для симулятора локации, однако получалось плохо - она не могла поверить в реальность создаваемого места, вжиться в него.
В рубке, на полке, где полагалось храниться бортжурналу, было что-то вроде импровизированного алтаря. Бережно свернутый свитер, который когда-то носил Нео, зионский амулет, болтик с «Логоса», пожелтевшая от времени фотография совсем молоденькой Ниобе, какой-то документ из зионской казармы «Навуходоносора», коробочка с личными карточками – фотография и имя на куске картона, затянутом в пластик – всей бывшей команды, какой-то плоский камешек, перышко из подушки, – все это было разложено по полке аккуратно и продуманно, словно какие-то драгоценности на выставке.
Бортжурнал тем временем валялся у Морфеуса под кроватью, пустой, без единой записи.
Небо заалело. Солнце поднялось из-за горизонта – ослепительно белое, яркое. Тринити смотрела, как растворяется нежный розовый цвет заката, пока небо не стало совсем голубым.
Обыкновенный восход, красивый, но в общем-то типичный, такое Тринити видела каждый день. Однако сегодня что-то не то было в румянце утреннего неба, в диске солнца, в растворившихся на горизонте клочьях облаков. Казалось, плотность воздуха была больше, цвет - каким-то слегка другим...«Странный восход» - подумала Тринити. Она не могла объяснить, что же именно странного в нем, но в голове крутилось: «Странный восход. Странный день»
Тринити слегка вытянула шею и взглянула сквозь нижнюю часть лобового иллюминатора на землю. Станция медленно плыла над границей, и вправо от нее простирались поля машин, закрытые теперь колпаками темного стекла, а слева – территория людей, на которой возились, как муравьи, бригады Восстановления Экологии со своей многообразной сложной техникой. Тринити улыбнулась, заметив на черной земле крохотный, нежно-зеленый квадратик. Первый лес. Они знали об этом из сводок новостей, приходивших по текстовой связи. Первый лес, всего-то гектар на гектар, первый шаг к возрождению легких планеты…а чуть дальше, впереди по курсу, голубым пятном - первое море. По размерам как среднее озеро, но все же соленое, хотя пока и мертвое, не хватает пока синтезированной органики, чтобы наполнить его жизнью…И еще бы побольше осадков! Иногда все-таки бывал дождь – но очень редко, и когда Тринити и Морфеус видели клубящиеся под станцией дождевые облака с проблесками молний, они знали, что на земле, у экологов, большой праздник.
Возле моря, на правом берегу, громоздились какие-то крупнокалиберные установки. Вдоль границы раздела территорий с машинами ходили патрульные ховеркрафты. Тринити улыбнулась, вспомнив, что в списке командиров экипажей этих кораблей есть знакомая фамилия – Поппер. Должность капитана никак не вязалась с Кидом, каким она его помнила. Списки офицеров флота тоже попадали к ним посредством текстовой связи. Примерно с третьего года их пребывания на станции работало и радио, пока они его не сломали – причем намеренно, через полгода после того, как оно начало работать. Да и начало-то оно работать не в добрый час. Приемник включился не когда-нибудь, а в Новогоднюю ночь – видимо, на земле решили приурочить начало вещания к вновь отмечаемому празднику. Вспоминая об этом, Тринити взглянула на правую часть приборной панели. Она слегка покраснела. Та ночь чуть было не перевернула отношения между двумя операторами станции с ног на голову, и неизвестно, к чему бы в конце концов это привело. Тринити до сих пор не могла себе простить того, что инициатором была она.
…Радио неожиданно прорвалось в эфир, предназначенный для оперативных сообщений. Тринити и Морфеус в это время сидели в рубке .
- Вас приветствует радио Зионской республики! – радостно сказал мужской голос- это наш первый эфир. Поздравляем всех с Новым 2223 годом! Радио «Свобода» желает всем счастья!В нашем эфире будет музыка двадцатого века! А теперь вас поздравит президент республики – незнакомое имя, и другой мужской голос начал речь.
- Радио «Свобода» – пораженно прошетала Тринити – Новый год…президент республики….ни фига себе. Давай за это выпьем... – все эти изменения вызвали в ней какую-то тоску, которую захотелось чем-то заглушить. Морфеус неожиданно легко согласился – видимо, тоже зацепило этим праздником и чужим счастьем. Принес спирта, развел с водой. Подал стакан Тринити, взял себе.
Часы пробили двенадцать раз, они чокнулись и выпили. Тринити опьянела мгновенно. В глазах расплывалось. Внизу показались разноцветные огни.
- Смотри-ка…там фейерверк – Тринити стало очень грустно, до отчаяния. Алкоголь еще и будоражил кровь, будил желание. Женская сущность Тринити властно заявила о себе, и она ничего не могла с этим. Она пыталась его заглушить, стыдясь того, что вообще испытывает желание, ненаправленное, просто – хочется мужчину. Но ведь она любила только Нео!
И еще в тот вечер ей очень хотелось забыться. Напиться и забыться. Морфеус задумался, не спеша допивая второй стакан. Пока он отвернулся, она изловчилась выпить прямо из банки со спиртом еще немного. По радио пошла какая-то музыка. Тринити уселась на край приборной панели, покачиваясь ей в такт. Она уже совершенно ничего не соображала. Потянулась к графину, отхлебнула оттуда еще. Цветные круги поплыли перед глазами. Хотелось смеяться, голова кружилась.
- Тринити – Морфеус обеспокоенно посмотрел на нее. Сам он тоже уже был довольно пьяный – ты чего?
- Хочу все забыть.. – прошептала Тринити, глядя на него – давай с тобой все забудем, капитан? Я хочу чтобы мы все - все забыли…Заставь меня.. – она медленно, уже ничего не соображая, стянула свой свитер, покачиваясь под музыку (“let it be” – подстрекало радио), расстегнула надетую под ним майку на молнии, обнажая тело, агрессивно усмехнулась, протянула руку вперед и поманила его к себе. Он на секунду замер, потом шагнул к ней, его руки схватили ее талию, губы прижались к груди, она откинулась спиной назад, на бронированный экран локатора…В то же время словно бы другая Тринити с ужасом следила за тем, что она делает, но не могла сказать ни слова. Через три секунды Морфеус опомнился, заглянул ей в глаза - в них плескалась паника пополам с полубезумным, как у наркоманки, выражением пьяного отчаяния.
- Не надо… - еле слышно прошептала она, сама себя не слыша. Он рывком поднял ее, усадил в кресло, застегнул молнию на ее майке. Сокрушенно покачал головой. Она молчала, дрожала, широко раскрыв глаза, будто ничего не понимая.
- Тринити? - он присел на корточки, заглядывая ей в лицо. Казалось, остатки хмеля с него слетели сразу же.
- Не надо.. – бессмысленно повторила она
- Не надо, не буду, не буду – быстро согласился он, сжимая ее дрожащую ладонь – прости меня, Трин, я больше никогда тебя не трону, обещаю. Клянусь, никогда в жизни.
- Почему? – она все еще смотрела перед собой, не понимая своего собственного поведения.
- Ну прости… - капитан опустил голову – опьянение, долгое воздержание…я потерял контроль. Но больше этого не будет, слышишь? Никогда не будет.
- Да нет.. – Тринити медленно трезвела – с тобой все понятно. Я провоцировала, ты поддался. Но почему я провоцировала? Я люблю Нео…
Он вздохнул.
- Потому что ты много выпила. И твои инстинкты взяли верх над твоим разумом и над твоей душой. Ты была не властна над своим телом, Трин. Любовь тут ни при чем, любовь – совсем другое…не любовь заставила тебя так себя вести, это гормоны, чистая физиология.
Тринити опустила голову.
- Мне стыдно – сказала она - а что, если в следующий раз ты не остановишься?
- Остановлюсь. Да и ты сама больше не станешь так делать.
Она согласно кивнула. Одно воспоминание об этих трех секундах заставит ее остановиться. Дикая паника, которую она испытывала в те моменты, смешанная с безумным, в какой-то мере мучительным удовольствием, отчаяние и угрызения совести от собственных же неконтролируемых действий…Тринити не хотела испытывать это снова. Незаменимые люди есть. Особенно в некоторых сферах жизни…особенно если это люди, которых любишь. Вина давила на нее каменным грузом.
- Я предала его – прошептала она –предала Нео. Он любил меня всей душой. И я думала, что я буду верной ему до конца. Но я оказалась обычной похотливой суч…
- Не говори так о себе – Морфеус зажал ей рот ладонью, но сразу же отпустил. В его глазах тоже явно отражалось чувство вины, но Тринити считала виноватой лишь себя – ты очень пьяная и себя не контролируешь. Ты никого не предавала. Ты – все равно как в припадке.
- Я уже почти трезвая…
- Это так кажется…но ты была еще пьянее. И твоему телу очень хотелось какой-нибудь ласки, а подсознанию – обмануться, пытаясь заменить кем-нибудь Нео. Кстати, выпей - он подал ей банку с чистой водой – пей до конца….забудь об этом. Ты не виновата.
Тринити с трудом выпила пол-банки, желудок переполнился жидкостью. Ей стало тошно.
- До конца, я сказал. А то завтра еще хуже будет.
Тринити выпила, с мазохистским ощущением справедливости, будто бы наказывая сама себя за предательство – она все-таки считала себя виноватой.
С утра ей все равно было очень плохо.
Пару недель они побаивались друг к другу прикасаться. Потом все пошло по старому, случай практически забылся, и забылся бы совсем, если бы не стал возвращаться через три-четыре недели к Тринити в сновидениях. И ладно бы, только этот случай…Ей снились такие сны в юности, однако в них не было тех странных элементов, что появлялись в снах Тринити взрослой. И если поначалу ей снился только Нео, то потом стал повторяться во сне эпизод на приборной панели, причем он не прекращался через три секунды и не ограничивался парой ласковых прикосновений, а получал продолжение, самое разное, порой глубоко шокирующее Тринити, более того, в снах появились новые участники, чуть ли не все знакомые мужчины…После очередного такого видения Тринити вскочила с пылающими щеками, вжалась лбом в ладони, убежденная в своей извращенности и в том, что у нее вконец съехала крыша. На ее несчастье, Морфеус не спал. Сидел в кресле, рассеянно наблюдая за бродящими за стеклом облаками. Ее движение от него не укрылось.
- Что-то приснилось? – он встал, зажег свет, присел на свою кровать. Тринити отчаянно краснела. Не могла она такое рассказывать…И знала при этом, что он не отстанет, пока не выяснит, в чем дело. Качать головой и говорить «ничего» бесполезно.
- Кошмар? – спросил он. Она покачала головой. Он попробовал оторвать ее ладони от лица. Она отчаянно краснела, и он это заметил.
- Так…эротический сон?
Она кивнула.
- И что в этом страшного?
Тринити решительно бросила ладони на колени. Сказала:
- У меня едет крыша. Я извращенная чокнутая бля…
Он снова не дал ей договорить, попросту зажав ладонью рот:
- Я же сказал, не смей себя так называть. Нельзя себя оскорблять, понимаешь? Рассказывай, что снилось. В подробностях…
Она густо покраснела, помотала головой.
- Не могу я такое…
- Не стесняйся, я твой доктор. Сколько лет пытаюсь тебе это вдолбить…Я отключил тебя – а то все равно, что быть свидетелем рождения.
Тринити сжала губы.
- Мне стыдно… - выдавила она. Покраснела еще больше, чуть ли не до слез. Самой себе она казалась отвратительной - из-за какого-то сна.
- Ну, Трин…успокойся. Тут нечего стесняться. Твои сны ничего не говорят о том, какая ты сама. Сны означают вовсе не то, что ты в них видишь. Ты расскажешь, а я объясню, что это значит, договорились?
- Во-первых…Иногда…мне снится та новогодняя ночь… - призналась она и замолчала, ожидая реакции.
- Ну и что? Мне тоже иногда снится. Бывает…
Она вздрогнула, взглянула на него с опаской:
- Ты не жалеешь…что мы остановились?
- Нет, наоборот – он покачал головой – это было бы кошмаром – он взглянул на нее с укоризной – Тринити, я ведь обещал тебе. Так почему же ты мне не веришь?
- Я верю… - прошептала Тринити, виновато опустив глаза
- А почему тогда так смотришь, будто я кусаюсь?
- Прости… - пробормотала она - я тебе верю.
- Хорошо – он вздохнул, провел ладонью по ее волосам – Тринити, меня очень мучает совесть за ту ночь. Это была непростительная слабость с моей стороны. И по отношению к тебе, и по отношению к Нео это было подлостью. Я боюсь, что потерял твое доверие.
- Нет – тихо, но твердо сказала Тринити – я тебе на самом деле верю.
Это было правдой. Тринити не могла не верить никому, тогда она бы сошла с ума на самом деле. Она тоже боялась, что та пьяная сцена когда-нибудь станет стеной между ними, и они перестанут друг друга понимать. Тогда жизнь на станции стала бы невыносимой. Однако в первые недели этого не произошло, и тревоги Тринити прошли.
- Хорошо… - повторил Морфеус. Недолго помолчал и продолжил:
- Если бы мы не остановились..ну, предположить все дальнейшее совсем нетрудно. Постороннему сам…ммм…процесс показался бы нормальным. Даже и пьяные, мы бы не обидели друг друга, Тринити, мы были бы ласковы и осторожны. Я даже знаю, что мы выключили бы свет. И ты бы закрыла глаза. Ты бы думала о Нео. Ты бы представляла, что это он с тобой. А я бы неосознанно видел в тебе Ниобе, наверно. Но потом…Потом мы бы осознали свои действия. И тут уже трудно предсказывать. Обида, ненависть, отвращение…мы бы и видеть друг друга не могли. ( «После ночи скажу» – донеслось из радио – оно тогда еще работало – «я ненавижу тебя, ненавижууууу…..»)
Что бы с тобой стало, после того, что ты уже перенесла – продолжил Морфеус - я даже и предположить-то боюсь. Ты так мучилась только из-за того, что расстегнула блузку, а что бы с тобой было, пойди ты до конца?
- Что…ты чувствуешь, когда тебе это снится? – спросила Тринити. Сама она ощущала панику и отвращение к себе по пробуждению.
Морфеус на минуту задумался:
- Не знаю, как назвать это чувство…это как скверна. Тринити, я отношусь к тебе как к сестре, поэтому этот слава богу несостоявшийся контакт носил бы для меня характер инцеста. Знаешь, что такое инцест?
- Секс внутри семьи…между родственниками.. – пробормотала Тринити. Она поняла, что похожее ощущение возникало и у нее.
- Вот… Это…противоествественно, кощунственно, омерзительно. Мне сразу в голову лезут всякие тошнотворные истории про развратного подростка, заманившего в постель малолетнюю сестренку, вот таким и я себя чувствую…Особенно когда вспоминаю, как ты тогда смотрела…
- Все, забыли! – попросила Тринити – пожалуйста, проехали…давай сменим тему. Я хочу…вычеркнуть это. Это ведь была ошибка?
Он кивнул.
- Да. Забудь, верно. Только знаешь, мне до конца будет за это стыдно.
- Мне тоже…как ты думаешь, Нео бы это простил?
- Да. Конечно. Естественно и точно. Я его не так уж плохо знаю. Он бы простил, и более того, понял бы. А теперь вернемся к нашим баранам…что тебе еще снилось?
Тринити, путаясь и заикаясь, по уши заливаясь краской, рассказала остатки снов. Часто ее рассказ прерывался, она колебалась, Морфеус подсказывал, она кивала, если он угадывал ответ. Он комментировал те моменты, которые казались ей особенно порочными – и выходило, что все это говорило лишь о таких невинных вещах, как недостаток уверенности в себе, тревожность, боязнь принятия радикальных решений…Тринити потихоньку успокоилась. Поняла – ей просто многого не хватает. Любовь, обращенная к Нео, который не может ответить тем же – все равно что безответная. Остаток чувств – родительские, родственные, дружеские – двое бывших повстанцев, перемешав в общую кучу, испытывали друг к другу – Морфеус говорил, что они замещают друг для друга отсутствующих близких – всех, кроме погибших любимых.
Те были незаменимы. И любовь, принадлежащую им, нельзя было никому отдать.
Для Тринити любовь к Нео была святыней. Любовь отдельно от него представлялась для нее невозможной. И с тех пор, как Нео был мертв, для Тринити не было любви.
Инцидентов вроде пьяных новогодних объятий на панели управления больше не было.
После того, как они поговорили о том случае, последние остатки неловкости между ними исчезли, и скоро все пошло совсем по-старому, будто ничего и не было. Тринити немного беспокоилась и стеснялась, когда простыла и вынуждена была просить Морфеуса о врачебной помощи. Однако в его взгляде во время осмотра не было ничего, кроме озабоченности ее недомоганием – как и всегда это бывало раньше. Скоро она снова могла без малейшего смущения позволить себе уснуть у него на коленях – зная, что он не будет думать ни о чем таком. Тринити рада была, что он относится к скорее как к ребенку, а не как к женщине – второго Призрака она бы не перенесла. Тем более, будучи заперта с ним вдвоем на станции на семь лет.
Она так и не простила себе того, что чуть было, напившись, не изменила Нео, хоть и в состоянии полной невменяемости.
Под утро той ночи, когда Морфеус растолковал Тринити все ее сны (кстати, после того, как она поняла их смысл, они постепенно исчезли), она улеглась обратно спать. Уже выключая свет, сказала:
- Тебе должно быть очень трудно…
Он хмыкнул.
- Не труднее, чем тебе.
- Но..ведь мужчинам труднее..
- Не в этом возрасте…в этом уже легче, а скоро станет совсем легко…И потом, что там говорил по этому поводу Призрак?
Тринити смущенно замолчала.
- Кстати, Трин. Для тебя это тоже выход. В этом медотсеке, как и у нас раньше, есть..необходимая вещь. Только будь осторожна поначалу…
Тринити снова покраснела до ушей, к счастью, в темноте.
- Давно мы не обсуждали таких вещей – заметила она – последний раз мы говорили о таком до Нео…
- Да – согласился Морфеус – мне иногда так хочется вернуться в те времена. Чтобы все живые, и у нас все только впереди…
- Да – Тринити кивнула, хотя в темноте ее жест все равно не было видно – только будущее с прошлым не поменять местами…Я уже не та девчонка.
- Ну, в основном все та же, только чуть постарше…
Отвлекшись на это воспоминание, Тринити потеряла ход своих мыслей. «О чем же я думала? Ах да, ховеркрафты, списки капитанов, радио…»
Радио замолчало навсегда около семисот дней назад. Молчание его было насильственной природы. Причиной тому служили выдранные из панели провода и сломанная пополам микросхема. Провода выдирала Тринити, электронную схему ломал Морфеус. Этот акт вандализма, по полусерьезному убеждению Тринити, злосчастный приемник вполне заслужил.
Канал, который транслировался на станцию, назывался «Вестник Зиона», или «Зионский Вестник». Иногда ведущие сокращали название до «Зи-вестника» (Название «Свобода» отменили)
Благодаря этому названию радио получило от Тринити впоследствии прозвище «Зловестник». Сначала в шутку. Потом ей стало казаться, что «чертова коробка» обладает своим собственным злобным сознанием.
Врочем, сначала Зловестник был очень милым. Негромко мурлыкал ненавязчивые песенки на всех языках мира, читал разными голосами стихи. В последний день своего «хорошего поведения» радио играло что-то красивое без слов и цитировало «мне нравится, что вы больны не мной…» Цветаевой.
На следующее утро в него словно вселился злобный дух, решивший довести обитателей станции до ручки. Может, сменился коллектив ведущих, может, просто так совпадало, но почему-то всегда в грустные, плохие моменты радио принималось хрипеть или орать что-нибудь такое, что оказывалось последней каплей. Тринити, ставшая было поспокойней, снова стала чаще плакать.
Зловестник не отключался на время и громкость у него не регулировалась.
Последней каплей стала песня, раздавшаяся из приемника в тот момент, когда Тринити задумалась о том, достойна ли она Нео, и, если он все-таки существует, пусть и в другой реальности, после смерти (она в это верила), сохранилось ли у него чувство к ней.
В это время радио завопило:
«В шуме ветра за спиной, я забуду голос твой, и о той любви земной, что нас сжигала в прах…свободным стану я ….» – вот тут Тринити и освободила жаждавший этого аппарат от связи с остальным миром. Она рванула из панели провода, радио взвизгнуло, Тринити вскрикнула, посыпались искры и полились слезы.
Морфеус, пришедший на шум, застал ее в истерике. В перерывах между рыданиями она пыталась ударить вопящий дурным голосом ящик.
- Тринити, что с тобой? Что такое? – он попытался ее успокоить, но она чуть не кидалась на проклятое радио.
- Не хочу больше слышать! Пусть замолчит!
- Сейчас оно замолчит, Трин – Морфеус шагнул к приемнику, оторвал наружную панель, выдрал из искрящих проводов электронную схему.
Радио зашипело и заткнулось.
- Оно больше не заговорит, успокойся – капитан согнул в ладони микросхему, тоненькая пластинка сломалась пополам, кусочки упали на пол – оно насовсем сдохло.
Сейчас, вспоминая об этой расправе над приемником, Тринити думала, что радио наверняка достало и его.
В тот день она еще долго не могла успокоиться. У нее начался Рецидив – приступ почти круглосуточного двухнедельного удушья с самым жутким бредом за всю ее жизнь. Тринити считала, что до этого ее довел именно Зловестник. Морфеус склонен был винить себя и свое «подлое сердце», которое за четверо суток до эпизода с убийством радио объявило забастовку, и, хотя благодаря стараниям Тринити не остановилось, но-таки приковало хозяина к постели на трое суток. Какое-то осложнение дало эффект паралича. Тринити не смыкала глаз ни на минуту и не отходила от его постели. И все время повторяла, что обязательно поможет, что все обязательно будет в порядке. Он мог отвечать только движением глаз. На исходе третьего дня, когда приступ прошел, от усталости говорить не могла уже она. У нее хватило сил только устало улыбнуться, после чего она упала тут же в кресло и уснула.
- Недаром тебя даже в Матрице звали Терезой… - сказал ей Морфеус на следующий день. Она покачала головой:
- Нет, я не могла бы стараться для всех людей. Только для близких мне я готова на все.
- Все равно, Тринити – он прикоснулся губами к ее руке – ты святая женщина.
Тринити смущенно покачала головой. Ей вовсе не нужна была такая благодарность. Она не видела в этом ничего особенного – сколько раз Морфеус сам не спал ночей из-за нее? Для Тринити было естественно отвечать тем же. Тем более, в данной ситуации она и не могла подумать о том, чтобы вести себя как-то по другому.
- Нет, я тут ни при чем – смущенно ответила она – просто ведь мы с тобой друзья и напарники…
Впрочем, скоро им пришлось поменяться ролями. Потому что у Тринити начался Рецидив.
Начался с эпизода со злосчастным приемником – Тринити не могла успокоиться, так и не успокоилась, потеряла сознание, не перестав плакать. Не вовремя прозвучавшая песня ее так глубоко задела, что часто слышалась ей в бреду, неизменно причиняя боль. Вспоминая те две жуткие недели, она не могла вспомнить, где был бред, где явь, где сон. Кошмарные галлюцинации всех сортов, боль, удушье, эмоциональный кавардак – все это свалилось на переутомившуюся Тринити сразу после расправы над злополучным радио. Две недели она плакала, кричала, задыхалась, билась в ловушке кошмарного бреда.
Через пятнадцать дней, когда Тринити вернулась в более-менее нормальное состояние, из зеркала на нее смотрела бледная, чуть ли не прозрачная худая женщина с огромными кругами под красными, опухшими глазами. В длинных черных волосах появилась довольно широкая, в два пальца, абсолютно седая прядь. Морфеус, тенью ходивший за ней по пятам еще полгода в опасении за ее рассудок, за те две недели постарел лет на пять. Тринити с ужасом думала о том, что было бы, совпади ее припадок с его сердечным приступом. Оба были бы мертвы, а на земле никто бы об этом не знал, и станция не спеша оборачивалась бы вокруг земли, превратившись в спутник – склеп…Потом бы, конечно, на земле заметили, что работа не делается. Послали бы сообщение – один, два, три раза – не дождались бы ответа, и тогда сожгли бы шарик станции огнем лазерных пушек, чтобы он не свалился на землю, заряженный озоном…
С того времени все было спокойно. Единственным напоминанием о тех страшных неделях для Тринити была серебристая прядь волос. И еще – после Рецидива она разучилась плакать. Она просто испытывала боль, могла выразить ее в словах, но никаких слез у нее больше не осталось. Она стала спокойней, словно бы старше, помудревшей в каком-то смысле женщиной, но с постоянной раной в душе. При этом она вовсе не стала бесчувственной.
Вскоре после того, как Тринити пережила Рецидив, работа стала легче – атмосфера была практически очищена от химии. Стало видно ночами звезды, днем – солнце. Разглядывая эти вечные чудеса, Тринити жалела только о том, что Нео их не видит. Хотя небо всегда успокаивало ее, она вспоминала детские сказки о том, как погибшие близкие смотрят из окошек на небе на своих детей и любимых, и тихонько улыбалась небу. Может быть, где-то там, среди звезд, есть мир, где они с Нео наконец-то будут вместе?
Все свободное от работы время – да и большая часть времени во время работы - проходили в разговорах. Пожалуй, станция стала в некотором роде музеем воспоминаний, заповедником прошлого. Тринити и Морфеус рассказывали дргу другу все, что могли вспомнить - о детстве («Мои родители меня любили, но мама часто болела и лежала в больнице, а папа месяцами пропадал на заработках, чтобы достать денег ей на лечение и мне на учебу, так что я редко их видел» – «А я своих почти не помню….Мое детство прошло по приютам. Я их ненавидела….»), о жизни до отключения («Ботаник - это было про меня. Очки, огромный ранец, в руках книжка. Всегда» – «Я была мрачная и недоверчивая. Спала на лекциях. Ночью жила в Сети»), о любимых («Она могла запросто отвернуться к стенке и уснуть, не сказав ни слова. А то и вообще отправить домой – мол, ей тесно и жарко, и вообще, ее кровать – это только ее кровать…можно сказать, что она была не очень ласковой, но это было вовсе неважно…» - «он всегда был нежен со мной. Никто никогда в жизни не относился ко мне так, как он. Я чувствовала себя счастливейшей на свете»), об оставшихся в Зионе знакомых, о происшествиях внизу, обо всем и ни о чем.
На спирт был наложен запрет и торжественно записан в пустом бортжурнале. С клятвой и росписью. Это было сделано полусерьезно, наполовину для смеха. Жизнь бывших повстанцев иногда превращалась словно бы в игру, грустную комедию, незлое ироничное издевательство над самими собой. Они беззлобно друг на другом подшучивали, играли в слова на оставшихся страницах бортжурнала, учили друг друга всему, что знали, создавали в симуляторе хаотичные сказки, населяя их уморительными персонажами, в том же симуляторе вдоволь издевались над агентами, читали книги – у них была пара десятков, чтение было «одним из чисто человечесикх удовольствий» и просто ничего не делали, когда не было работы. Определить как-либо отношения между ними было сложно. Когда они это обсуждали, то решили не называть никак. Морфеус в шутку говорил, что это «симбиоз». Тринити при этом всегда хохотала – ей приходили на ум хрестоматийные примеры из школьного курса биологии о симбиозе гриба и дерева. Она, со своей стороны, предложила поэтичное «все виды теплоты, кроме любви». На это Морфеус сказал, что длинновато, и он этого не запомнит, если не сократить до аббревиатуры. Они посмеялись над этим и забыли.
Если бы все люди обращались друг с другом так, как они в те годы, на земле никогда не было бы ссор, драк и ругательных слов.
Так было долго. Сегодня Тринити, глядя на восход, подумала, что этот день будет отличаться от прежних. И сильно. Чем же?
Ее схватили с двух сторон под ребра. Тринити взвизгнула и дернулась
- Ты мне когда-нибудь кости поломаешь… - сказала она, оборачиваясь
- Испугалась? – Морфеус положил руки ей на плечи, стоя у нее за спиной – я думал, ты меня видела.
- Нет, задумалась – отдуваясь, ответила Тринити – доброе утро
- Ты давно тут сидишь? – он зевнул
- Смотрела на восход...
- Замерзла. Кожа гусиная. И руки – он дотянулся до ее ладоней, взял в свои - у тебя холодные. Смотри, простынешь.
Тринити улыбнулась, весело закатила глаза. Она знала, что все просьбы не возиться с ней, как с маленькой, капитан все равно пропустит мимо ушей. Сколько ни говори, что она уже совсем взрослая, и уж в тридцать шесть-то лет может о себе позаботиться и сама, никакого результата не будет. Морфеус вернулся к кровати, взял одеяло, набросил ей на плечи. Она вздохнула, откинулась назад, опираясь спиной на его грудь. Они помолчали.
- Тебя что-то беспокоит? – нарушил молчание Морфеус – ты напряжена
Она кивнула.
- Морф…
- Да?
Она запрокинула голову, заглядывая ему в глаза. Серьезно сказала:
- Сегодня что-то будет. Я чувствую.
- Хорошее или плохое?
- Не знаю – Тринити покрутила головой, снова уставилась на небо в иллюминаторе – это что-то такое…неопределяемое.
- Эх ты, Прорицательница. Не беспокойся раньше времени. Ладно?
- Да… - задумчиво согласилась Тринити
- Вот и умница – он коснулся губами ее макушки, отпустил ее плечи – пойду-ка я побреюсь
- Нафиг надо – сказала Тринити – кто тебя тут видит, кроме меня. Отпустил бы бороду, волосы…
- Ты меня видела когда-нибудь с волосами? Нет? И хорошо. А то бы испугалась.
- Да ну…уж я –то тебя всяко видела.
- Между прочим, Трин, раньше было другое оружие для борьбы с охотниками…
- Это-то к чему?
- А к тому, что там кислота была. И если кому эта кислота попала на руки, а он потом додумался почесать голову…
Тринити невольно расхохоталась.
- То волосы потом росли местами. Не ходить же плешивым. И ничего смешного – ворчливо закончил Морфеус – между прочим, Сорен по той же причине бритый ходил.
- И я понятия не имела – Тринити все еще хихикала – ты серьезно?
- Куда серьезнее..
Тринити снова принялась хохотать.
- И нечего ржать, бессовестная. Издевается над потерпевшими.. – проворчал Морфеус. Однако он тоже улыбался, и Тринити смеялась с чистой совестью – ну все, я пошел.
- Давай… - откликнулась Тринити. Он обернулся в дверях, указал на пол:
- Расческу уронила.
Тринити захлебнулась новым приступом хохота.
- Кто про что….а лысый…про расческу…
Морфеус шутя погрозил ей кулаком и вышел.
Тринити осталась сидеть на тумбе, подняла расческу, принялась расчесывать свои длинные волосы. Отсмеявшись, она снова поглядела на небо.
Странное ощущение не покидало ее.
Что-то должно было случиться.

TO BE CONCLUDED

__________________
Astere=Easter

Адрес поста | Один пост | Сообщить модератору | IP: Logged