— Не спешите. Что вы хотите сказать, утверждая, что письмо это было отправлено двадцать лет назад?
     Виктор Даулис, ныне действующий президент Европейского Союза, брезгливо посмотрел на своего секретаря, теребившего в руках желтоватый конверт.
     Тот замялся.
     — Видите ли, почтовая компания «Пэйперлайн» гордится широтою своего сервиса. В наш век, когда традиционная почта вытеснена Интернетом, большинству подобных компаний пришлось либо целиком переквалифицироваться на доставку малых и средних грузов, либо крайне расширить диапазон своих услуг. Второй подход и выбрала много лет назад фирма «Пэйперлайн», предлагая доставку письма своим адресатам в любое желаемое отправителем время, и даже более того — при наступлении определённых указанных обстоятельств.
     — Как я понимаю, указанные на конверте обстоятельства наступили? — нетерпеливо спросил Даулис.
     — Да, две недели назад.
     Президент Европейского Союза моргнул.
     — На конверте, запечатанном и доставленном в офис почтовой службы «Пэйперлайн» в мае 2013 года, было указано: «Доставить Виктору Даулису — в том случае, если он станет президентом Европейского Союза». Как мне сказали, длительное время этот конверт был поводом для шуток. Потом о нём на годы забыли, вспомнив лишь тогда, когда ваше имя стало звучать в мировой политике. Но и тогда никто не решался поставить вас в известность — тайна переписки есть тайна переписки, а указанные на конверте обстоятельства могли никогда не наступить. Когда вы вступили в предвыборную борьбу, конверт с вашим именем был помещён в особо охраняемую ячейку. После вашей победы на выборах руководством почтовой службы было решено выждать некоторое время, чтобы посылаемый вам конверт не растворился в потоке прочей корреспонденции, которую вы получите в связи с новым статусом. Этот конверт столь длительное время занимал умы сотрудников, что беспокойство за его судьбу стало частью их мыслей.
     — Понятно, — проговорил Виктор Даулис. Ему действительно было понятно. Он примерно представлял, скольким способам просветки пытались подвергнуть конверт — чтобы, не оставляя следов, узнать о содержимом.
     Протянув руку вперёд, он почти коснулся пожелтевшей бумаги — но в последний момент, театрально изобразив озабоченность, остановил пальцы.
     — Что показал анализ?
     — Взрывчатые или токсичные вещества не обнаружены. Опасные микроорганизмы или вирусы, если они там были, теперь отсутствуют. Внутри находится бумага с текстом, который мы не стали устанавливать, и старинный носитель информации — типа DVD или чуть более позднего.
     Президент задумчиво кивнул.
     Приняв конверт из рук секретаря, он погрузился в изучение школярски ровных букв на внешней стороне. Секретарь понимающе скрылся за дверью, не забыв щёлкнуть замком.
     Даулис вскрыл письмо.
     Внутри содержался круглый блестящий компакт-диск без этикетки — или DVD-диск, или SRV-диск, что на глаз определить было довольно затруднительно. И густо усыпанный строчками листок клетчатой бумаги — причём почерк этих строчек заметно отличался от почерка на конверте.
     Это был его собственный почерк.

     Привет!
     Возможно, ты уже догадался по почерку, кто является автором этого письма. Но возможно, что и нет, — я ведь не знаю, как будет меняться мой почерк с годами.
     На всякий случай расставлю все точки над «ё»: автор этого письма — ты сам.
     Нет, путешествия по времени или альтернативные миры тут ни при чём. Хотя, если я правильно представляю себе твою нынешнюю личность, то подобные гипотезы и не могут прийти тебе в голову. Всё гораздо проще и прозаичней: это письмо написано тем же самым тобою, который вскрыл этот конверт.
     Почему ты тогда не помнишь, как писал это письмо? Информация на диске поможет тебе вспомнить.
     Как выпускнику нейрологического института, тебе должно быть известно о технологиях стирания памяти, позволяющих направленным пучком электромагнитных волн стереть то воспоминание, на котором фокусируется в данную секунду реципиент. И о технологиях архивации памяти, позволяющих записать то или иное воспоминание в виде своего рода объёмной энцефалограммы на достаточно ёмком носителе.
     В случае с тобою — или мною — были применены оба способа сразу.
     Ты стёр себе память о написании этого письма — и ещё кое о чём — одновременно обеспечив сохранение этих воспоминаний на диске.
     Не буду говорить о целях этого. Не буду распространяться и о том, каким образом тебе удалось обеспечить дальнейшее попадание диска с письмом на почту — ты сам всё вспомнишь и всё поймёшь, когда загрузишь воспоминания из диска себе в мозг. Никто другой не может этого сделать — только ты. Запись воспоминания может расшифровать только человеческий мозг — причём только тот человеческий мозг, в котором оно зародилось.
     По этой причине, кстати, ты можешь не бояться фальсификаций. Диверсий тоже можешь не бояться — даже сейчас, когда я пишу эти строки, технология считывания и записи памяти позволяет легко отличить травматическое воздействие от безвредного, а насколько вы сумеете её усовершенствовать за годы?
     Разумеется, ты можешь не читать содержимое диска. Ты можешь даже не открыть никогда этот конверт из прошлого.
     Но я рассчитываю на твоё любопытство.

     Президент немного похмыкал, положив письмо на столик рядом с конвертом и диском. Подошёл к стоящему в углу сифону и налил себе стакан газированной воды. Опустошив его, ещё немного похмыкал, рассматривая узоры обоев.
     Насчёт любопытства загадочный автор письма — кто бы он ни был на самом деле — попал в точку.
     Это качество было чуть ли не единственным, роднившим его с простыми смертными, позволяющими себе сентименты и не думающими о репутации. Это качество не раз помогало ему в предвыборной борьбе, позволяя выискивать тёмные пятнышки в безупречной биографии конкурентов. Теперь оно иголочкой древнего принтера покалывало его изнутри: что за воспоминания могут быть за диске? Некий постыдный компромат студенческой юности? Опыт приёма героина, от которого надо было избавиться в целях снятия зависимости? Или всё же это некая хитрая выдумка политических противников?
     Задумавшись, Виктор Даулис взял в руку ножницы. Пощёлкав ими и убедившись в их работоспособности, разрезал письмо на несколько кусочков. Выбрав кусочки с наиболее безобидными словами и фразами, а остальные бросив в измельчитель бумаги, вызвал к себе секретаря.
     — Установите время написания этих строчек и проанализируйте почерк. Меня прежде всего интересует, не является ли он моим.
     — Хорошо, — ответил секретарь, несколько странно глянув на президента.
     — И доставьте аппаратуру... — Даулис напрягся, пытаясь вспомнить названия необходимых приборов. Когда-то он блестяще разбирался в этих технологиях, хотя теперь от воспоминаний об этом у него начинала болеть голова. — Ладно, я лучше сам закажу её через Интернет. Вы только проверьте её соответствие назначению.
     Зачем зря терять время? Если анализы дадут положительный результат, не нужно будет ждать доставки приборов.
     — Будет сделано.

     — По заключению специалистов, бумага была изготовлена около двух десятков лет назад, примерно тогда же она была использована для письма. Графологи говорят, что почерк соответствует вашему двадцатилетней давности. Если это подделка, то филигранная.
     Виктор Даулис вздохнул.
     Интуиция его ещё ни разу не подводила. Даже тогда, когда предыдущий президент Европейского Союза вывел войска из кровопролитного конфликта в Убунти, он — бывший всего лишь одним из кандидатов на пост президента — сумел заранее почуять эту неприятность и те перемены, которыми она угрожает. Ему удалось заблаговременно перестроить свою пропаганду таким образом, чтобы в глазах плебса прежний президент Европейского Союза стал выглядеть мягкотелым хлюпиком, неспособным защищать интересы своих избирателей.
     И сейчас интуиция говорила ему, что козни политических противников и зловещие диверсии здесь ни при чём. Всё гораздо хуже.
     Да и откуда политическим противникам было знать двадцать лет назад, что он станет президентом?
     Ещё раз вздохнув, Даулис положил руку на шлем.
     — Вы проверили аппаратуру? — спросил он, чтобы успокоиться.
     — Да. Никаких мин, ловушек, жучков в софте или харде, тестирование во всех режимах прошло успешно... — забубнил секретарь.
     Не слушая его, президент примерил шлем. Тот сидел отлично, тёплым полушарием облегая голову. Провода от шлема тянулись к стоявшим у специального медицинского кресла приборам, а оттуда — к включенному компьютеру. Оставалось лишь вставить внутрь диск и нажать несколько кнопок — или дать голосовую команду.
     — Благодарю вас, — сказал он.
     Секретарь понял намёк и поспешно удалился.
     В принципе, ничего особо секретного здесь произойти не должно было, поскольку основное действо будет разворачиваться в его мозгу. Но кто знает?
     Виктор Даулис подошёл к столу и взял диск. После чего подошёл к компьютеру и надавил расположенную в самом низу кнопку. Выдвинулся архаичный лоток, сохраняемый в большинстве компьютеров просто по традиции.
     Президент положил туда диск и, нажав вторично кнопку, проследил за его исчезновением.
     Проверил режим работы медицинской аппаратуры. Разумеется, она была совершенно безопасной — независимо от того, что записано на диске. Любую вредоносную запись аппаратура просто откажется проигрывать. Да и помимо этого, организм президента Европейского Союза буквально напичкан устройствами биомониторинга, которые моментально забьют тревогу, если произойдёт что-то неладное.
     Зачем-то посмотрел на часы.
     И лёг в удобное специальное кресло, моментально принявшее форму его тела. Полуприкрыл глаза и негромко произнёс: «Загрузка».

     ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

     — Что-то они здесь совсем уже. Макароны с хлебом — хлеб с макаронами — прикинь? — спросил блондинистый высокий парень у невысокого чёрно-курчавого, создавая в левой руке шар из хлебной мякоти.
     Сосед неопределённо кивнул.
     — Если бы был чёрный хлеб, то ещё куда ни шло, — продолжал развивать тему блондин. — Но белый... Куда катится мир?
     — Туда, куда мы его катим.
     — Во-первых, я, — блондин выделил голосом это местоимение, — никуда его не качу. Во-вторых, если бы я его куда-то катил, то катил бы совершенно в другую сторону. Хлеб к макаронам тогда бы точно не подавали.
     — В самом деле? — невесело хмыкнул курчавый парень.
     — Ты что, не веришь мне?
     — Бывает, что человек сильно меняется. Власть меняет человека наверняка. Скажи, ты никогда не замечал в разговорах со взрослыми дядями, что «узнать жизнь» и «перейти на Тёмную Сторону» в их устах звучит почти как синонимы?
     Собеседник задумался. Вилка с болтающейся макарониной так и зависла в воздухе.
     — Ну, в принципе, — неохотно признал он. — Особенно если речь идёт о любви, честности или о целях со средствами. В таких случаях я обычно вспоминаю гностиков: мир, дескать, сотворён злым демиургом и состоит из зла по своей природе. Те, кто хочет использовать мир в своих интересах или играть по его правилам, должны сами стать злом.
     — Ох уж это гуманитарное образование, — грустно усмехнулся курчавый. — Нет добра и зла.
     — Тогда почему ты не перережешь всех орущих кошек?
     — Потому что инстинкт сопереживания. Разумеется, можно было бы его подавить, но любой наш поступок так или иначе диктуется инстинктами. Потому что человек слишком велик, чтобы жить только своими проблемами и заботами. А кошка — чувствующая тварь, у неё тоже проблем и забот хватает.
     — Не очень-то естественнонаучное высказывание, — не замедлил блондин подколоть приятеля. — Как там у него с критерием фальсифицируемости?
     — Смотря какую его часть ты имеешь в виду. При желании опровергнуть можно всё.
     — Оно и видно, — жуя, подметил собеседник. — Этому тебя в твоём институте научили? Нейрологические исследования, да?
     — За нейрологическими исследованиями будущее, — хмуро и как-то без особого пафоса ответил курчавый. — Только представь себе: программируемые сны. Управляемая память. Сложение и перемножение десятизначных чисел в уме. Компьютеры в принципе могут перестать быть нужны, если человек овладеет ресурсами своего мозга. А если удастся подчинить себе психосоматические механизмы, мысленно управляя своим организмом, скажем, для противодействия старости? Только предст...
     — Стоп, — негромко произнёс блондин.
     Сосед замолк.
     Внезапно наступившая лакуна в их разговоре была столь неожиданной, что столик в столовой, где они сидели, удостоился сразу нескольких недоуменных взглядов со стороны других посетителей.
     — Что случилось? — попытался робко спросить курчавый.
     — Вик, я тебя знаю. Ты не в себе. Ты никогда таким не был. Что с тобой происходит?
     Вик опустил взгляд в тарелку с макаронами. Ему явно не хотелось отвечать, но не ответить было ещё страшнее.
     — Понимаешь, Эд, — наконец выдавил он, — я веду некоторые исследования по своей линии, не вполне санкционированные руководством.
     — Это они на тебя так повлияли, да? Всё на себе испытываешь, мученик науки?
     Вик немного помолчал.
     — Нет, Эдик. То, что я делаю, конечно, для мозга не совсем приятно, но последствия рассасываются за несколько часов. Дело в другом.
     — По существу, Виктор, по существу, — постучал вилкой Эдик по столу, передразнивая интонации профессора Зельцмана.
     — Ты знаешь, с помощью направленных электромагнитных пучков можно перекраивать память. Можно усиливать и приглушать определённые эмоциональные центры — правда, для тонкой работы требуется столь точное картирование мозга, которое нельзя получить без рискованных опытов. Я хочу сказать, что первый попавшийся человек с улицы на это не согласится, поэтому в пакет потребительских услуг сия технология едва ли войдёт. Но для меня этой проблемы не существует.
     — Значит, существует другая проблема? — сделал логичный вывод собеседник.
     — Помнишь, я говорил тебе, что, постигая жизнь, человек как бы неизбежно переходит на Тёмную Сторону?
     Эда явно тянуло сострить, но он сдержался и лишь кивнул.
     — Я много думал об этом. О революционерах, которые становились диктаторами. О реформистах, которые превращались в консерваторов. Я читал мемуары популярного в начале века переводчика, который рассказывал о том, как пытался внедриться в милицейский аппарат, чтобы переломить Систему. Не вышло. Так или иначе Система переламывает всех. Путь на вершину пирамиды изменяет человека. Если бы можно было внедрить в Систему своеобразного Штирлица, который рос бы в чинах, действуя по правилам Системы, но по достижении вершины сбросил фальшивую маску — чтобы исполнить задание Центра...
     Виктор грустно покачал головой, не закончив фразу. Потом резко уставился на Эда абсолютно ясными глазами.
     — Я нашёл способ сделать это.

     — Ну ты даёшь... — только и сказал Эдик, посмотрев на груду приборов в личной лаборатории Виктора. — А ты уверен, что вся эта бандура сработает как надо?
     — Теоретически — должна. Лучше давай-ка ещё раз повторим, что ты должен сделать.
     — Взять письмо. Вытащить диск. Отправить по почте — мол, Виктору Даулису до президентства.
     — Не забывай: мы с тобой сегодня не общались. И вообще вряд ли мы когда-нибудь станем общаться в дальнейшем. Политика требует жертв.
     — Уверен?
     — Как в неустойчивости плутония. После воздействия этой аппаратуры одни мои эмоциональные центры будут усилены, а другие — наоборот, подавлены. Я превращусь в торпеду, нацеленную на успех. В мозгу у меня будет одна идея-фикс: стать президентом Евросоюза. Всё, что не имеет отношения к этой цели, отойдёт на второй план. Воспоминания о наших сегодняшних действиях будут стёрты, как и вообще воспоминания о моём плане.
     — Зачем?
     Виктор постучал пальцем по голове. Точнее, по краю надетого громоздкого шлема.
     — Чтобы тот, кем я стану, не внёс свои коррективы в мой план. Он ведь может и не захотеть вспоминать о том, что на самом деле он — Штирлиц, обманным путём внедрившийся в глубины Третьего Рейха.
     — А ты уверен, что вообще захочешь загрузить в свою память содержимое диска, полученного неизвестно откуда?
     Тут Вик усмехнулся из-под козырька шлема.
     — Я рассчитываю на своё неукротимое любопытство. Эту черту я планирую оставить в себе.

     ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

     Внимание секретаря, проходившего мимо двери президентского кабинета со свеженаполненным электрическим чайником, вдруг было привлечено странным звуком. Поспешно поставив чайник прямо на пол, секретарь рванулся внутрь кабинета.
     Президент Европейского Союза корчился в кресле со шлемом на голове. Ноги его конвульсивно дёргались, а лицо было заслонено ладонями. Он медленно, но верно сползал с кресла на пол.
     «Эпилептический припадок? — с тревогой подумал секретарь. — Почему бездействует медслужба?»
     Он развернулся к ближайшему селектору.
     — Информикс! Код альфа-дзе...
     В этот момент рука президента дёрнулась, на миг отклеившись от лица.
     — Подождите! Не на... ох. Не надо...
     — Извините, с вами всё в порядке? — осторожно спросил секретарь.
     Президент медленно поднялся на ноги, всё ещё немного дрожа.
     — Да. Ох, да...
     Не выдержав, президент Виктор Даулис снова упал в медицинское кресло. И вновь залился не то рыданиями, не то смехом — вспоминая, во что он верил и что он думал двадцать лет тому назад.

Адрес поста | Один пост | Сообщить модератору | IP: Logged