Просматривал свои наброски к первоначальным вариантам вещей «Боги имеют хобби…» и «Добро и Зло — вопрос определенья…» и понял, что из этого материала, на самом деле, можно скроить нечто новое, оригинальное.
Как всегда, подразумевается умеренная альтернативность событий.
ПСЫ МАТРИЦЫ
Ты преследуешь меня, дикая, безумная тварь, готовая скорее умереть, чем упустить добычу. Зачем? Что даст тебе моя смерть, мой одержимый преследователь?
Г. Лавкрафт
«Помогите мне…» — взгляд собаки был полон четкого понимания и неприятия происходящего. Страж источника лишь покачал головой. Он не мог, да и не хотел препятствовать превращению животного в могучего воина.
В звено системы.
Так всегда начинается. Просто и очевидно…
* * *
Есть масса способов ликвидации программ. Все они применяются, в зависимости от обстоятельств. Можно «подстроить» программе смерть, временно изменив матрицу, можно отдать короткий приказ агентам…
Однако, для самих агентов существует свой, крайне необычный, но невероятно эффективный метод. Псы матрицы. Небольшая добавочная программа, основанная, кстати, на коде и сознании «реальной», не зависящей от системы собаки. Она индивидуальна, создается и уничтожается вместе с агентом. Пес сам решает, что ему делать с жертвой. Пес никогда не ошибается. Пес матрицы хорошо, лучше, чем кто бы то ни было иной, справляется со своей задачей. Пес матрицы не знает эмоций, отличных от ненависти, самой искренней ненависти, которая кипит в его сердце.
Пес матрицы не представляет угрозы для системы. Пес матрицы лишь несет в систему мир.
* * *
Операция по уничтожению одного из повстанцев прошла успешно.
Туалет дорого ресторана был разгромлен — зеркала разбиты, кафель местами обрушился… можно было подумать, что здесь столкнулись несколько десятков человек. Но, на самом деле, там был лишь один человек. Один человек и одна программа. И программа победила.
Агент стоял возле трупа молодой девушки, и, казалось, с каким-то холодным любопытством вглядывался в ее бледные, острые черты. Лужа крови, в которой лежало ее тело, медленно растекалась, омывая подошвы его обуви.
Неожиданно, агент снял очки и убрал во внутренний карман пиджака. Трудно поверить, но один-единственный маленький фрагмент облика, ничтожный аксессуар, способен совершенно изменить внешний вид своего обладателя. Без очков агент выглядел более чем иначе.
Дело было в его глазах. Может быть, кому-то они и показались бы холодными и равнодушными, но это было не так. В его глазах была печаль. Да, именно печаль, печаль и сожаление. Забавно… будто палачу системы может быть жаль свою жертву. Как будто он способен на сожаление… а, может быть, он действительно на него способен?.. кто знает…
Агент медленно, бросив походя взгляд на ровно окрашенную дверь, гладкая поверхность которой была пробита пулями, подошел к катушке бумажного полотенца и легко потянул его край на себя. Отделившимся широким прямоугольником он машинально провел по лицу.
«Наиболее подходящая человеческая реакция». Маленькая деталь, заложенная в программу с единственной целью — сделать ее еще более похожей на человека.
Так же машинально агент скомкал бумагу в руке и, не глядя, кинул в мусорный контейнер из нержавеющей стали. Но перед этим о сделал то, чего делать не следовало.
Он взглянул на рыхлую бумажную поверхность и увидел нечто, что его напугало. Нечто, что говорило об ошибке, чудовищной ошибке в коде. В его коде.
На бумаге темнели два влажных пятна.
Два влажных, соленых пятна.
Два пятна там, где бумага коснулась уголков глаз.
Слезы.
И это уже не было частью «наиболее подходящей человеческой реакции». Это было следствием ошибки. Ошибки, ведущей к уничтожению.
Где-то на улице раздался собачий вой…
* * *
Я ошибка.
Я должен быть уничтожен.
Мне не место в матрице.
Я жалкое существо, не способное контролировать не только свои чувства, но даже их выражение.
Теперь я должен сообщить об этой ошибке. Сообщить о ней, что бы меня уничтожили. Я должен…
Но я не могу.
Я боюсь. Я не хочу, что бы моя жизнь неожиданно превратилась в сплошную пустоту. Что бы она исчезла.
Я боюсь смерти.
Значит, я еще и трус.
Я ненавижу себя.
Господи, как я себя ненавижу…
* * *
Улица была длинной и прямой. Влажные после дождя стены домов отражали луну, точно бесчисленные кривые зеркала. Холодный ветер забирался под одежду, заставляя тело вздрагивать от своих прикосновений. Откуда-то с запада доносился легкий запах гари.
Смит медленно шел по улице. Пустые окна домов провожали его подозрительными взглядами. Его душа тревожно металась внутри цифровой оболочки тела, смешиваясь, точно компоненты коктейля в шейкере, с ледяным ветром. Он чувствовал какую-то тревожную ошибочность происходящего… он чувствовал, что должен быть уничтожен. Он понимал, что его существование — ошибка. Ужасная ошибка.
Позади него раздался вой.
Он даже не обернулся.
А если бы он это сделал, то увидел, что на влажном асфальте сидит крупный пес, черный как смоль, остроносый с горящими янтарными глазами. Его пасть была оскалена в гневе, а откуда-то из недр ее, точно самозарождаясь где-то внутри, лился пронзительный вой, задержавшийся на одной-единственной душераздирающей ноте.
* * *
Я подмечаю все твои ошибки.
Я следую за тобой.
Я иду за тобой по пятам.
Я иду за тобой, и мой голос преследует тебя.
Каждая твоя ошибка засчитана мной.
Я знаю правду о тебе.
И ты не скроешься от меня. Ты не скроешься от меня никогда. Тебе никогда не уйти от меня.
* * *
Был самый обычный солнечный день. Люди куда-то спешили, сновали, но никто из них не слышал. Разумеется, никто не слышал. Точнее, никто не принял во внимания этого звука. Никто не обратил внимания на то, что эбонитово-черный пес, стоявший в тонком проеме между домами, медленно сел на асфальт, запрокинул голову и завыл.
Протяжный тягучий вой струился в пространстве, смешиваясь с другими звуками и отделяясь от них… он летел куда-то вдаль, адресованный тому, кто услышит его. Тому, кто обязательно услышит своего пса.
* * *
— Ведь все животные планеты Земля инстинктивно приспосабливаются, находят равновесие со средой обитания, но… человек не таков.
Все это было мерзко. Смит сам понимал это, но…
Вот именно — «но».
Но было нечто, что заставляло его продолжать и продолжать этот странный, абсурдный пыточный допрос.
Говорят, самые ярые антисемиты — наполовину евреи. Больше всего гомосексуалистов ненавидят те, кто склонен к однополой любви. Наиболее ярые борцы с «неверными» сами часто преступают Коран. Так говорят. И говорят неслучайно.
Смит ненавидел людей. Он ненавидел их в тысячи тысяч раз сильнее, чем требовала этого система. И причина этой ненависти была проста. Люди сильнее всего ненавидят того, на кого похожи… того, в ком видят свои собственные пороки… того, кто стоит перед их глазами зеркалом. Зеркалом их души.
Смит ненавидел людей. Он ненавидел их за то, что заглядывая в их сердца, выпытывая их мысли, читая их биографии и прослеживая их судьбы, он видел себя. Каждая его слабость причиняла ему боль, боль, которую может познать только программа. Потому, что это боль сходства с человеком. Это боль, причиняемая сознанием своего несовершенства. Сознанием своей ошибочности.
Его мысли перевал вой.
Вой. Тот самый вой, что он слышал на ночной улице.
Вой. Тот самый вой, что ворвался в его сознание, когда он впервые ощутил неправомерность своего существования.
Вой пса матрицы.
* * *
Тебе не нравится, не так ли?
Тебе не нравится то, что я следую за тобой по пятам?
О, конечно.
Тебе не по вкусу музыка моего воя. Как жаль.
Но ведь я для того и вою, что бы ты выходил из себя. Что бы ты ненавидел. Ты так хорошо умеешь ненавидеть…
* * *
Вагон метро был неестественно чистым. Неестественная чистота больно резала глаза, не смотря на темные очки. Это резкое перемещение с полутемной станции в залитый светом вагон… не смотря на какую-то почти фатальную привычность, подобное всегда шокировало.
Смит закрыл глаза и прислонился спиной к гладкой стенке вагона. Внутри его бушевала ненависть, обжигавшая, точно спелый красный перец. Холодный вагон точно впитывал ее, размазывая по остановившемуся времени, в котором не было ничего, кроме этого движения, то ли быстрого, то ли медленного. Перед закрытыми глазами плясали нервные траектории то ли ламп, то ли пуль… Агент медленно успокаивался. Но пожар в его душе никак не хотел заменяться ледяным спокойствием. Напротив, чем ближе была его жертва, тем горячее становилась его ненависть…
Он открыл глаза, и чистота вагона снова заставила его вздрогнуть.
Но не только она.
На полу, напротив него, сидел пес.
Черный пес.
— Убирайся отсюда! — Тихо сказал Смит, внимательно глядя прямо в оранжевые, полыхавшие ненавистью, глаза животного. В ответ тот медленно запрокинул голову, точно пытаясь разглядеть что-то на потолке.
И завыл.
— Замолчи! — Гневно бросил агент.
Пес завыл громче.
— ЗАМОЛЧИ НЕМЕДЛЕННО!
Пес замолчал и его взгляд уперся в горло агента и в недрах глаз мгновенно вспыхнули какие-то давно забытые инстинкты. Взгляд. Безумный взгляд хищника. Пес медленно поднялся с пола и сделал шаг вперед. Его пасть приоткрылась, похоже, непроизвольно, и из нее снова полился вой. Процеженный сквозь зубы, еще более пронзительный, еще более зловещий, он наводил какое-то кошмарное оцепенение.
Агент почувствовал, что его пересохшие губы дрожат — то ли от волнения, то ли от испуга. Ему захотелось закричать, закричать так громко, что бы эхо долетело до звезд, но он не мог заставить себя даже сдвинуться с места…
Вагон остановился. Наваждение исчезло.
Смит вышел на грязную платформу…
* * *
Ну вот и все.
Мне не жаль. Ни капли не жаль.
Я больше не часть системы…
Я больше не часть системы, иди, ищи себе новую жертву, тварь!
Я свободен. Я свободен от системы. Свободен от обязанностей. Свободен…
Свободен от тебя, тварь.
Я больше никогда не услышу твоего отвратительного воя.
Я больше не твоя жертва.
* * *
В воздухе висело какое-то томительное напряжение. Нео оглядел небольшой дворик. Желтые стены, стая птиц, сидящих на асфальте, крупный черный пес, пристально вглядывающийся куда-то вдаль…
Черт возьми, а ведь только что тут не было никакого пса.
Не мог же он появится из пустоты?
Или мог?
Неожиданно послышалось испуганное хлопанье крыльев. Птицы взметнулись тучей с асфальта. Сквозь прорези между их силуэтами Нео сумел различить до боли знакомый силуэт… он был готов к этой встрече, но…
Но ведь это невозможно!
Разум никак не мог объяснить сердцу причины такой невероятной несправедливости: почему убитые предателем люди мертвы, а разрушенная программа продолжает жить?
— Это несправедливо, — шепнул Нео. Никто не услышал его слов.
* * *
Резко взлетевшие птицы на какой-то миг превратились в черную трепещущую завесу. Смит сделал еще несколько шагов вперед, что бы максимально точно различить своего врага. На лице того отразилось удивление, которое он мгновенно спрятал. А ведь люди, не хуже программ, умеют скрыть свои эмоции…
Смит прикрыл глаза, а затем, точно повторяя давно сочиненный для этого случая текст, произнес:
— Мистер Андерсон! Вы получили мою посылку?
— Да, — четко произнес Избранный. Оставшиеся чувства покинули его лицо. Осталась лишь идеальная точность, сравнимая с точностью программы. И его ответ, разумеется, был таким же предсказуемым, как ответ программы.
— Отлично, — сказал Смит. Он обвел взглядом место, которое назначил для встречи. Конечно. Трудно найти более подходящие декорации для мести…
«Вы ведь хотели бы отомстить мне, мистер Андерсон? Конечно, хотели бы. Я уверен, больше всего на свете Вы хотите моей смерти. А я хочу Вашей. Вам тут нравится? По-моему — замечательно. Не удивительно, что это место так полюбилось Пифии» — машинально пронеслось у него в голове. Впрочем, завершить свою мысль ему так и не удалось. Неожиданно он увидел то, что ожидал увидеть.
Но чего боялся.
Черный пес. Черный пес сидел прямо напротив него. Приоткрытая пасть мерцала двумя рядами влажных от слюны зубов. Черт возьми, эта тварь улыбалась!
Смит неожиданно почувствовал, что ему хочется уйти… нет. Убежать. Черный пес, преследовавший его, не оставивший его даже после прощания с ролью маленького фрагмента системы, черный пес матрицы, безотказно выполнявший свою функцию, вселял в него страх. Страх подобный тому, который люди называют страхом бича… а еще — страхом дьявола. Это страх сознания собственной беспомощности перед тем, кто всегда рядом… страх перед тем, кто всегда рядом, перед тем, кто всегда угрожает…
Перед тем, кто однажды убьет.
Бежать, бежать отсюда, бежать не останавливаясь ни на секунду. Бежать… бежать… Бежать так быстро, как только сможешь. Бежать. Бежать…
Нет.
«Я не отступлю» — сказал Смит сам себе, и закрыл глаза. Быстро и незаметно, так, что движение век невозможно было увидеть сквозь полупрозрачную пелену темных очков. Благословенная темнота скрыла в себе все эмоции.
— Удивляет наша встреча? — Продолжил он свою речь. Да. Вот так. Вкладываться в каждое слово. Забыть, забыть об этом проклятом псе… забыть.
И тут раздался вой…
* * *
Я тебе почти благодарен.
Ха-ха-ха.
Человеческая кровь такая вкусная. Благодаря тебе я узнал ее вкус. Это вкус свободы.
Знаешь, а ведь ты подарил мне свободу.
Знаешь, что?
Звуки свободы похожи на звук моего воя.
Я подарю тебе их.
Хочешь услышать?
Неужели нет?
Впрочем, я ждал что так и будет. Ты не удивляешь меня. Совсем не удивляешь.
Ты считаешь, что победил. Ты считаешь, что освободился ото всех оков матрицы.
Какая наивность!
Ты мог бы скрыться от пса матрицы.
Но не от меня.
Я теперь просто пес, не «пес матрицы», понимаешь? Я больше не часть системы. Я свободен ото всего.
Кроме тебя.
Мне не освободиться от тебя.
А тебе — от меня.
Никогда.
Аминь?
* * *
Белый коридор казался бесконечным.
Смит прижался спиной к стене, так, что усталые лопатки расправились и улеглись на шершавой поверхности, приятно холодившей спину сквозь ткань дорого пиджака.
Время неожиданно остановилось, точно тогда, в вагоне метро.
Густой воздух неприятно лип к коже.
Где-то внутри неприятно пульсировало тупое чувство то ли ожидания, то ли ужаса, то ли боли. Бывший агент закрыл глаза, просто что бы попытаться сосредоточиться, и нервно сглотнул. В ту же секунду он услышал вой.
«Только не говори себе, что не ожидал этого,» — мысленно усмехнулся Смит, пытаясь справиться с отвратительными чувствами, накатившими на него при звуках воя. Он открыл глаза.
Пес сидел рядом телом ключника. Морда твари была испачкана кровью, которую он слизывал с трупа. Из окровавленного горла доносился громкий, пронзительный вой…
— Замолчи.
Пес действительно замолчал. Замолчал… можно было бы сказать, что на секунду, но времени не было. Были только они двое.
Пес замолчал, и встал, что бы еще раз пройтись языком по кровавым ранам Мастера Ключей. Затем он снова опустился на пол и завыл, запрокинув голову к потолку.
Этот вой… его звук никогда не менялся. Сейчас даже сам пес стал другим — он больше не напоминал обыкновенную черную дворнягу. Он стал похож на волка, на настоящего дикого зверя, готового в любой броситься на горло своей потенциальной жертве.
Но вой остался прежним.
Остался прежним и ужас, который он вызывал.
— Замолчи.
И вой прекратился.
Раздался взрыв…
Наступило болезненное облегчение. Гулкий звук воя растворился в боли.
* * *
А ты все воешь и воешь, проклятая псина! Я тебя ненавижу…
Ты… зачем ты преследуешь меня?
Я тебя ненавижу.
Хватит.
Отстань от меня.
Видеть тебя не могу.
Уходи.
Я ненавижу тебя и твой вой.
Слышишь?
Я тебя ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Не…
Почему ты воешь мне вслед?
Зачем?
Отстань от меня. Я тебя ненавижу. Найди себе нового хозяина. Мне не нужен бич системы. Я больше не ее часть. Я свободен. Я свободен ото всех. В том числе и от тебя.
Почему ты преследуешь меня?
* * *
Я ненавижу тебя!
Я обречен на тебя.
Я дамоклов меч, бегущий за тобой следом. Я книжка твоих грехов, открытая на странице Страшного Суда.
Я ненавижу тебя.
Я буду выть.
Я буду выть, выть, выть, так, что бы у меня самого закладывало уши. Так, что бы твои тонкие пальцы сжимались от ненависти.
Думал, что освободившись от системы, освободишься от меня?
Зря.
Я преследую тебя.
Я ненавижу тебя.
Нас связывает чувство, более могучее, чем любовь. Мы ненавидим друг друга.
Твоя ненависть доставляет мне наслаждение.
Хочешь меня убить?
Конечно, хочешь.
Я хочу поделиться с тобой теорией, которую недавно создал.
Ты пес матрицы. Точно такой же пес матрицы, как и я.
Удивлен?
Я тоже.
Я ненавижу тебя. Я буду выть. Я хочу видеть, как твое безупречное лицо обезобразит гримаса ужаса и ненависти.
Агенты ничего не боятся.
Чушь.
Агенты боятся псов матрицы. Думаешь, раз ты больше не агент, ты не будешь бояться меня? Ты боишься. Ты боишься, точно мальчишка. Знаешь, как хрустят их кости на зубах?
Хочешь, сыграем в одну игру?
Я буду выть, а ты будешь бояться. Ты будешь ненавидеть меня, и от этого наша связь станет еще прочнее.
Согласен?
Ну, что же…
Раз, два, три, четыре, пять… я иду искать.
* * *
Этот пес снова был где-то поблизости. Смит ощущал его присутствие так же четко, как самого себя. Иногда ему казалось, что он, и преследующая его тварь — две части какой-то странной головоломки, вроде тех, где надо разъединить две сплетенные проволочные фигуры. На первый взгляд они соединены намертво, но если внимательно просчитать линии, можно все решить без особого труда. Алгоритм всегда одинаков, и если решил одну, остальные даются легко.
Он видел такие головоломки у Пифии. Да он и сам играл в них, когда был мальчишкой.
«Забудь, — приказал он сам себе, — лишние, ненужные воспоминания. Ты не мог быть ребенком. Ты агент. Ты появился на свет в том виде, в котором существуешь, и всегда служил системе. И пусть ты не служишь ей сейчас, все равно…»
Звон рождественских колокольчиков. Запах печенья и кофе с кухни. Черный мохнатый щенок с доброй мордой…
Неожиданно раздался вой. Смит обернулся. Позади него стоял пес. Он стал еще отвратительнее, шерсть поседела, превратившись во что-то невнятное, напоминающее старую зубную щетку, с которой местами вылезла щетина. Исковерканное тело зверя делало его не похожим ни на одно известное существо — то ли огромная крыса, то ли горбатый пес…
Пес посмотрел на него своими горящими, злыми глазами. Медленно сел на асфальт. Запрокинул голову.
И завыл.
— Хватит, — процедил сквозь зубы Смит. В ответ на его слова, животное начало выть еще громче и пронзительнее. Звук вызывал физическую боль: раскалывалась голова, дребезжа колотилась кровь в висках, подпрыгивало, точно обезумевшая птица, сердце.
— Заткнись!
Вой стал громче. Еще громче. Смит медленно вытащил пистолет и выстрелил в асфальт рядом с собакой. Конечно, он блефовал. Он понимал, чувствовал каким-то программным инстинктом, что если он уничтожит своего пса матрицы, то и с ним самим произойдет что-то непоправимое. Возможно, он умрет, так же, как пес… а, может быть, его постигнет и более страшная участь. Кто знает…
На секунду прекратившийся вой возобновился. Пес издевательски тянул одну и ту же ноту, будя самый безумный гнев… доводя до исступления.
И тут Смит вышел из себя. Пес добился своего. Он прицелился и выстрелил прямо в пасть зверю. Тот даже не понял, что произошло. Вой его смешался с кровью. Он захлебнулся.
Стало тихо. Невероятно тихо.
Бывший агент замер в ожидании страшного наказания. Ему казалось, что если он сдвинется с места, его немедленно постигнет какая-то страшная кара. Это ожидание мучило, мучило в тысячи раз сильнее, чем пронзительный вой, эхом отдававшийся в ушах.
Наконец, он сделал шаг вперед. Медленный, испуганный шаг в абсолютной тишине. Звук, с которым подошва дорого ботинка соприкоснулась с горячим, шершавым асфальтом, казалось, разнесся эхом по всей улице.
Но ничего не произошло.
Смит сделал следующий шаг. Затем еще один и еще. Он приближался к мертвому псу. Ничего не происходило. Он просто шел вперед, с каждым шагом все быстрее и увереннее. Наконец, он встал рядом с трупом зверя, в луже крови. Даже будучи мертвой, собака вызывала в нем какое-то странное отвращение. Отвращение и… страх?
Да. Это был именно страх, причем страх не перед казнью, которая должна последовать за убийством пса матрицы. Это был страх, внушенный самим псом. Страх перед его жутким воем. Страх перед его безумным взглядом и оскаленной пастью.
И к этому страху примешивался новый, куда более глубокий, явный, сокровенный страх. Страх перед своим прошлым. Точно на перематываемой пленке, мелькали в глазах картины прошлого, и среди них были те, которые нужно забыть. Необходимо забыть. Потому, что…
— Это ложь, — сказал Смит вслух. — Ты лжешь. Этого не было. Этого просто не могло быть.
Но навязчивая иллюзия не пропадала. Все острее мерещились запахи — запах сирени, запах пыли, запах печенья… запах яблочного сока…
— Это ложь.
И он пнул лежавший перед ним труп пса. Несколько капель крови вылетело из раны и упало на его ботинок. Иллюзия дрогнула, точно прогнувшись от удара.
— Это ложь.
Он снова и снова ударял труп. Запахи исчезали, вытесняясь одним-единственным запахом, который должен следовать за агентом. Запахом крови. Кровь лилась на ботинки, попадала на брюки и носки, но Смит не обращал на это внимания. Ему хотелось просто прогнать, прогнать навсегда эти проклятые видения, навязчивый бред… этот вой, вой, без конца звучащий в его ушах…
* * *
Ты мертв.
Ты мертв, проклятая тварь.
Твой вой больше никогда не будет тревожить меня.
Я свободен. Я свободен полностью. Больше нет ни единой преграды на моем пути. Он чист и ведет к победе.
Я — ошибка системы? Вероятно.
Каждый новый виток совершенства кажется ошибкой. Обезьяна была ошибкой. Человек был ошибкой. Программы были ошибкой. Я — новая ошибка мирового порядка.
Может быть, я последняя ошибка вселенной…
* * *
Неожиданно, где-то далеко впереди, в холодном и сыром сумраке улицы, далеко позади своего врага, Смит различил, сквозь судорожные потоки воды, знакомый силуэт.
Внутри его точно что-то оборвалось.
Ровно напротив него, далеко, но, кажется, почти вплотную, стоял пес матрицы. Его седая шерсть была вся в крови, которая смывалась дождем, но на ее месте тут же появлялась новая. Глаза были подернуты мертвенной невидящей пеленой. Пасть уже не оскалена, как прежде, а открыта, точно рот человека, которому тяжело дышать.
Пес смотрел на него своим мертвым взглядом.
— Нет, — тихо сказал Смит.
Пес сел на асфальт.
— Нет!
Запрокинул голову.
— Не-е-е-е-ет!..
И завыл. Его вой, протяжный, разрезающий пространство и время, преодолевающий преграды, сжимающий смертельные объятья, окружающий… вой, подобный тупой, ноющей боли, засевшей где-то в мозгу, пульсирующей, пожирающей сознание, вой, несущий смерть, вой предвестника личного Апокалипсиса… это доводило до исступления.
В горле пересохло.
Пес выл.
Он не подвывал, как обычные собаки, а тянул, тянул, казалось, бесконечно долго, одну и ту же ноту. Ноту, пронзительную, точно тончайшая игла, втыкаемая бессердечным вселенским портным прямо в сердце своей жертвы. Вой. Чистый, как плач ребенка. Чистый, как дым от ладана. Чистый, как сама смерть.
Пес выл.
Этому звуку не было конца, он эхом отдавался где-то внутри сознания, пролетая по анфиладам разума. Вой растворялся в крови. Вой комкал разум, точно лист бумаги. Вой, вой, вой… бесконечный, безжалостный, пронзительный вой…
* * *
Я уже победил, мне нечего бояться. Я победил. Для меня не будет Апокалипсиса. Я буду вечно.
«И протрубил агнец в последнюю трубу…»
Откуда это? Это не моя мысль. Откуда она?
Неважно. Я победил. Я победил. Я…
Боже, этот проклятый вой!..
Мир уже мой. Мне осталось сделать последний шаг. Последний шаг к победе. Последний шаг. Я сделаю его. Я уничтожу Вас, мистер Андерсон. Так же, как Вы уничтожили меня.
Этот проклятый пес… почему он воет? Я убил его. Я победил.
Почему ты воешь?
Ты мертв.
* * *
Как тебе мое произведение? Нравится? Это нота безупречнейшей чистоты, я взял ее специально для тебя.
«И протрубил агнец в последнюю трубу…».
Забавно, да? Подходит к моменту, как нельзя лучше.
Хотя ты, наверное, считаешь себя победителем? Я угадал? Смешно. Смешно и нелепо. Даже если бы ты и победил, даже если бы ты уровнялся с самой вечностью, все равно мой вой преследовал бы тебя.
Мой голос в твоей голове.
Ты думаешь, я мертв?
Ошибаешься.
Ты мертв.
* * *
Нео, проследив взгляд Смита, резко обернулся. Позади него, в грязной луже, лежала дохлая собака. Старый-старый кобель, изуродованный жизнью так сильно, что даже не верилось, что он когда-то был щенком. Седая, мокрая шерсть была покрыта запекшейся кровью, а зубы оскалены в последнем приступе ненависти, подслеповатые старческие глаза животного были мутными. Мертвыми. С застывшим огнем злобы где-то в недрах.
Нео подумал, что, кажется, где-то уже видел похожего пса, но эта мысль быстро растворилась в пустоте.
На псе был ошейник, но, конечно, Нео не обратил на это внимания. А если бы и обратил… человек часто не видит того, на что смотрит. И это был как раз такой случай.
* * *
Пес матрицы хорошо, лучше, чем кто бы то ни было иной, справляется со своей задачей. Пес матрицы не знает эмоций, отличных от ненависти, самой искренней ненависти, которая кипит в его сердце.
Ненависть. Самая надежная ненависть. Ненависть, выплавленная из любви, алмаз, режущий сердца, рожденный из угля праздничного камина.
Самая надежная ненависть — ненависть двух друзей.
Конечно, вы оба уже забыли. Но это не так уж и важно. Вы оба — две маленькие ошибки, одна, одна-единственная осечка системы. Эта ошибка больше не повторится. А вы… вы просто исчезните из памяти системы. Нам незачем помнить об одном досадном недоразумении.
…и разве что Пифия, наша общая мать, печально вздохнет, глядя в окно. Она ведь помнит.
Но это уже не так уж и важно.
* * *
О, нет… нет… нет…
Это несправедливо.
Нет.
Почему? Почему сейчас?
Артур? Артур, где ты? Мне нужна твоя помощь… Ты меня слышишь? Где ты? Я не вижу тебя. Артур, подойди ко мне. Пожалуйста. Ты мне нужен. Ты мне очень нужен…
Где же ты?
Прости меня, Артур. Прости, если только можешь.
Мне кажется, что ты где-то рядом… но даже если я и ошибаюсь, ты, наверное, услышишь меня. Услышишь и простишь. Ты ведь всегда был моим единственным другом. Мы всегда были рядом.
Прости меня, Артур.
Ты был единственным, кто меня понимал.
Прости…
* * *
Постой. Прости меня. Я больше не буду выть.
Я помню. Ты помнишь? Помнишь свою собаку? Помнишь меня?
Мы вместе возились на кухне у Пифии. Ты мой единственный друг… мы ведь друзья, правда? Я совсем не сержусь на тебя, за то, что ты причинил мне боль. Я сам был виноват. Хочешь, я завиляю хвостом?
Что с тобой? Ты плачешь? Почему? Не плачь. Да, жизнь несправедлива, что поделать. Не плачь, ну пожалуйста. Я бы поиграл с тобой, вот только не могу.
Я почти ничего не вижу. Я ослеп. Возьми меня, пожалуйста, на руки. Мне холодно. Ты замерз? Ты поэтому плачешь? Тут такой ужасный ливень… не люблю дождь. Помнишь, как тепло было у Пифии на кухне? Она такая хорошая. Я бы с удовольствием побежал к ней, но не могу. Я устал. Я очень устал.
Как темно. Почему так темно? Ах, да.
Я мертв.
Ты мертв.
Мы мертвы.
Значит, пора спать.
Спокойной ночи. Ты, наверное, устал не меньше, чем я. Засыпай, а я полежу рядом. Я буду тебя охранять. Пусть тебе приснится лето. Теплое. Красивое. Спокойной ночи.
Вот увидишь — мы проснемся и все будет, как прежде. Все будет хорошо… спи.
* * *
Архитектор задумчив вертел в руках все, что осталось от некогда лучших его слуг. Это был собачий ошейник, кожаный, треснувший, сильно потертый. Обычный старый ошейник, каких, наверное, миллионы в мире. Только программа, да и то, лишь прикоснувшись к нему, могла считать информацию, нанесенную в источнике:
«Департамент Безопасности Матрицы. Объект №14501: агент Смит; объект №14501b: пес матрицы Артур»
__________________
Скажите – зачем нам вообще нужен Рай?
Открой мне ветер свою душу
Принеси в меня огня
Я вижу как легко ты рушишь
И хочу понять тебя © Игорь Тей
{исчез. Просто исчез} {в клубах любителей и фанатов творчества}
Адрес поста | Один пост | Сообщить модератору | IP: Logged
Псы матрицы
08.10.2004 11:47
