— Почему я именно я? — не уставал пятый час подряд задаваться одним и тем же вопросом Барт Твонкли.
     Собеседник напротив его кресла за столиком бара успел смениться уже не один раз, денежная пачка выходного пособия в его бумажнике успела отощать вдвое, но Барт не обращал на это особого внимания. Ему нужно было срочно решить одну философскую проблему, которую он так и не удосужился разрешить за предыдущие два с половиной десятилетия тяжёлой продолжительной жизни.
     — Почему я именно я? То есть почему я именно Барт Твонкли, а не Билл Клинтон или, допустим, военачальник расы клингонов? Понятно, что, будучи Бартом, я не могу быть при этом кем-то ещё, но ведь первоначально, до рождения или зачатия, я ещё не был никем конкретно. То есть я был никем. Почему же в итоге я оказался именно Бартом, а не кем-то другим?
     Его очень интересовало, какая это скотина подложила ему такую свинью.
     — Если вдуматься, то это недемократично и даже не особенно справедливо, — разглагольствовал Барт Твонкли, откинувшись на спинку кресла. — Мы можем выбирать в жизни практически всё, за исключением самой этой жизни. Не понравившуюся книгу можно свободно поставить обратно на полку и достать оттуда другую, но как поступить подобным образом с жизнью?
     — Можно же сделать так — ш-ш-ширррк, — провёл ладонью по горлу его очередной собутыльник.
     Барт нахмурился.
     — Это всё не то. Это сработает лишь в том случае, если есть реинкарнация, а я не очень в неё верю. И потом, кто позволит нам просто заново встряхнуть игральные кубики, перезагрузить компьютер, перевернуть игрушку «Волшебный экран» без того, чтобы нас обвинили в трусости и слабоволии? Родственники и близкие обычно обожают делать трагедию из самого естественного во Вселенной события.
     Он опрокинул ещё одну рюмку и уставился рассеянным взглядом вдаль.
     — Вот если бы я был кем-то другим... — щурясь, проговорил он. — Нынешний я себя определённо не устраиваю. Если бы я был кем-то другим...
     — Какой интересный подход, — прозвучал чей-то голос в нескольких шагах от Барта. По интеллигентности интонаций могущий принадлежать школьному учителю или музейному смотрителю, голос этот в то же время содержал в себе известную долю вкрадчивости. — То есть вы полагаете, что человеческое «я», его личность и суть, может быть отделена от всех телесных и психических атрибутов?
     Слегка протрезвев, Барт сфокусировал глаза на пространстве перед собой.
     Визуальное впечатление, производимое обладателем голоса, оказалось не слишком отличающимся от аудиального или звукового. В кресле напротив расположился человек средних лет слегка тяжеловесной комплекции, с начавшей пробиваться за затылке лысиной, в серо-пиджачном протёртом костюме и украшающих нос очках в золотистой оправе. Судя по умно-усталому выражению его складчатого лица, он вполне мог оказаться как школьным учителем или музейным смотрителем, так и офисным сотрудником какого-либо почтенного предприятия.
     — Кто вы такой?
     Собеседник чуть изменил положение светло-бежевой деревянной трости, зажатой у него между коленей.
     — Я-то? Это не столь существенно по сравнению с вопросом, кем являетесь вы... Но вы, пожалуй, можете титуловать меня Мастером Серой Магии.
     Барт фыркнул.
     — Чёрный и белый цвета уже устарели?
     — В вашем мире реален лишь серый. Чёрный цвет обозначает пустоту, с которой по определению нельзя вступить во взаимодействие, белый же цвет бессмысленен, поскольку любой так называемый белый объект всегда можно осветить ещё ярче — и тогда окажется, что предыдущий увиденный нами цвет был всего лишь светлым оттенком серого. Цвета радуги являются не более чем составными элементами белого, который, как мы уже выяснили, в действительности является не более чем светло-серым.
     Произнеся это, обладатель высокопарного титула не спеша отпил из чашки несколько глотков чая. Сам факт распития чая в алкогольном баре — а в чашке был явно именно чай или по крайней мере кофе, о чём явствовал уже поднимающийся от чашки пар, — поразил Барта настолько, что он был готов поверить во все дальнейшие слова незнакомца.
     Почесав в затылке, он кое о чём вспомнил.
     — Вы что-то говорили о том, кем я являюсь?
     — Да. Вы уверены, Барт, что вы не просто комбинация памяти, характера, опыта, переживаний и телесной оболочки? Вы уверены, что в вас есть некая незримая сердцевинка, которой всё вышеперечисленное принадлежит как вторичные внешние признаки, и она-то и есть «истинный вы»?
     Барту пришлось напрячься, чтобы осмыслить услышанное.
     — Ну... — неуверенно протянул он. — Думаю, да. В конце концов, память можно и поменять, под гипнозом внушить человеку, что он Наполеон, поменять характер или даже пол пересадкой каких-то там желез, но он всё равно остаётся тем же самым. Где-то я об этом читал.
     — Аргумент не самый блестящий с позиции чистой логики, — заметил Мастер Серой Магии, допивая чай. — В конце концов, если запереть вас в шкафу и с помощью иллюзионистского трюка незаметно заменить совсем другим человеком, проведя генетический анализ до и после трюка, то с той же очевидностью можно будет утверждать: «Изменение генетического кода не мешает человеку оставаться тем же самым». Как можно утверждать, остаётся человек тем же самым или нет, если это нельзя проверить?
     Он поставил чашку на столик.
     — Но вам повезло. Логично это или нет, но я предлагаю допустить, что в данном конкретном случае вы оказались совершенно правы. Положим, в людях действительно есть некие незримые сердцевинки, являющиеся источниками самосознания, а кроме этого никаких психических и телесных функций не выполняющие. Так?
     — Так, — неуверенно согласился Барт Твонкли.
     — Превосходно. Барт, вы мне понравились вашим нестандартным философским взглядом на вещи, поэтому я хочу оказать вам одну небольшую услугу.
     Протянув руку за салфеткой, собеседник чуть обтёр губы.
     — Вы говорили, что вас не устраивает ваша нынешняя личность как таковая. Эти слова следует понимать в их буквальном смысле, то есть что вы хотели бы избавиться от своей памяти, опыта, внешности, характера — словом, от всего, кроме вашей незримой сердцевины или «истинного себя»?
     Барт прикрыл глаза на несколько мгновений.
     Когда он открыл их, в них читалась лишь стальная решимость. И в голосе его уже не чувствовалось ни малейшего следа алкоголя.
     — Именно. Моя память содержит в себе следы предыдущих падений и является источником постоянной боли. Мой характер привёл меня к череде непрестанных крушений. Мой опыт хуже, чем отсутствие опыта. Моя внешность за два с лишним десятилетия моей жизни заинтересовала лишь одну девушку, но мои характер, опыт и память в конечном итоге обратили это ещё одним источником боли. Я никто. Я хуже, чем никто. И я должен перестать быть. Но, если это возможно, мне хотелось бы получить новые карты взамен сданных.
     Незнакомец медленно кивнул, словно находя подтверждение своим мыслям.
     — При помощи Серой Магии я могу извлечь вашу внутреннюю сердцевину из всех её внешних оболочек, включая психические оболочки памяти, рефлексов, навыков, характера, знаний, и переместить её внутрь внешних оболочек, принадлежащих совершенно другому индивидууму. Вы приобретёте другое тело, память, характер, местоположение и биографию. Вы станете другим человеком. Прежним в вас останется лишь то, что говорит о себе «я».
     Мужчина средних лет пристально посмотрел в глаза Барту.
     — Устраивает ли вас это?
     Барт не отвёл взгляда.
     — По-моему, это именно то, чего я хочу. Стать другим. Стать другим целиком, не рискуя притянуть за собой вместе с остатками прежней сущности и хвост былых неудач. А кем именно я стану?
     — Не всё ли равно, учитывая ваше нынешнее безотрадное положение? — пожал плечами человек напротив. — Ну, положим, Арнольдом Шварценеггером.
     — Бывшим киноактёром и губернатором Калифорнии? — ощерился Барт Твонкли. — Тогда я согласен.
     Мастер Серой Магии поднял руку и беззвучно щёлкнул пальцами.

     Очертания бара, столика и человека напротив перед внутренним взором Барта Твонкли смазались в расплывчатое серое пятно. Проморгавшись, он обнаружил, что продолжает сидеть за тем же проклятым письменным столом, за которым сидел с самого утра, а проклятая вышколенная секретарша — как там её? Уэйзелл? Кэнтридж? — всё так же продолжает протягивать ему бумагу на подпись.
     — Ну, что там ещё? Жалоба на трубоукладчиков? С каких пор такими вещами нужно заниматься мне лично?
     Естественно, Арнольду Шварценеггеру — а ему и в мыслях не приходило на ум называть себя сейчас иначе — даже не думалось в эту минуту о том, что он мог бы быть не Арнольдом Шварценеггером, а кем-то другим. И уж тем более ему не пришло бы в голову благодарить судьбу или какого-то напрочь забытого им старика из бара за то, что он является сейчас именно Арнольдом Шварценеггером.
     С чем сравнивать?
     Пожалуй, в это мгновение Арнольд предпочёл бы быть не собою, а кем-то другим. И не исключено даже, что доля безработного пьянчужки показалась бы ему в этот миг привлекательной.
     Но он не мог себе позволить надолго задуматься об этом, принимая очередной документ на подпись.

     Природа не терпит пустоты.
     В тот момент, когда тело и мозг Барта Твонкли освободились от некоей невидимой «сердцевины», хотя и сохранив в себе все психические механизмы вроде памяти или характера, внутри его сущности образовалась зияющая дыра, требующая заполнения лакуна. Повинуясь волшебным законам взаимовлияния сущностей, эта лакуна тут же была заполнена чужой свободной «сердцевиной», оставшейся без внешней оболочки — и вполне логично, что это оказалась «сердцевина», принадлежавшая прежде бывшему киноактёру и губернатору Арнольду Шварценеггеру.
     Политик открыл глаза.
     «Где это я? Какой-то бар».
     Взгляд его молнией скользнул по сторонам.
     «Ну да, правильно, я же пришёл сюда после того, как меня выставили с работы, сунув вдогонку это смехотворное выходное пособие, которого только и хватает что на полноценную попойку», — подсказала ему память.
     «Кого — меня?» — спросил он себя.
     И тут же себе ответил:
     «Барта Твонкли».
     Он в изумлении воззрился на поигрывающего тростью человека напротив. Мастера Серой Магии, как быстро припомнил он. Вслед за воспоминаниями к нему пришли гнев и разочарование.
     — Ну и к чему этот театр? Вы на миг отключили меня, усыпив или загипнотизировав, и что дальше? Я по-прежнему никакой не киноактёр.
     — Вы — да, — неспешно ответил мужчина в сером костюме, продолжая поигрывать тростью. — Но вы только что были им.
     Барта переполняла горечь.
     — Бросьте. Не будь я всегда слабовольной мокрицей, врезал бы я вам... Но что толку? Надо было быть идиотом, чтобы поверить вам, будто индивидууму вроде меня удастся когда-нибудь освободиться от своей сущности, перестать быть собой. Ну да, собственно, кто я ещё? Так всегда было и так всегда будет. Со мною, во всяком случае.
     Выпрямившись, он сплюнул на пол бара. Перехватив неодобрительный взгляд бармена, потянулся за наличными, отсчитывая необходимую сумму для оплаты выпитого со времени последнего прикосновения к бумажнику.
     Добавив немного чаевых за плевок, он с гордым презрительным видом покинул заведение. Стоило ему сделать несколько шагов прочь от двери, выйдя из поля зрения посетителей заведения, как гордость и презрение оставили черты его лица, спина сгорбилась, а в глазах появилось обычное для Барта отчаяние.
     Мимо по хайвею стремительно проносились автомобили.
     Интересно, что произойдёт с телом человека, внезапно шагнувшего прямо на полотно автобана в это время суток? Сколько секунд он после этого проживёт?
     «Чёрт, заманчиво».

Адрес поста | Один пост | Сообщить модератору | IP: Logged